Булат Окуджава: «…От бабушки Елизаветы к прабабушке Элисабет»

— Он всё время в каких-то иголках был со всех сторон, а я всё время на эти иголки натыкалась, — смеётся Майя Генриховна. А тогда ей не до смеха было…

Однажды она попросила его показать дом на Арбате, где жили и Виктор, и Булат. Они встретились, почему-то на Маяковке, и пешком пошли до Арбата. По дороге Виктор рассказывал ей про разные дома, которые они видели. Он любил Москву и хорошо знал её. А во дворе арбатского дома вспоминал, как всё здесь было до войны, показал окна их квартиры. О стоящем по соседству доме Мельникова сказал, что этот дом в детстве вызывал у него жуткий интерес, был для него загадкой, и он придумывал про него всякие небылицы.

Потом он согласился показать ей детские фотографии, и они, так же пешком, пошли к нему домой на Краснопресненскую набережную.

— Я переступала порог с благоговением, — рассказывает Майя Генриховна. — Там сразу направо была комната и дальше длинный коридор. Витя сразу резко чуть ли не втолкнул меня в эту комнату: «Заходи сюда!». У меня даже мысль промелькнула: «А вдруг начнёт приставать?».

Только потом, узнав про непростые взаимоотношения Виктора с мамой, Майя поняла — он не хотел, чтобы они, Майя и мама, увиделись. А ей, наоборот, так хотелось познакомиться! Виктор жаловался иногда, говорил: «Да не хочу я, чтобы кто-то вмешивался в мою личную жизнь, я и сам себе могу картошку сварить!» Категорически отвергал любые попытки за собой ухаживать, считал, что не имеет права заставлять людей заботиться о себе. А может, заботу он воспринимал как некое покушение на его независимость, может, ему казалось, что заботящийся человек вольно или невольно подчиняет его себе.

— Конечно, он знал песни брата, хотя никаких характеристик и оценок им не давал, но я всё равно чувствовала, что они ему нравятся, — говорит Майя Генриховна. — Однажды я даже слышала, как он пел одну из них. Как-то в выходные мы всей лабораторией ездили в Пирогово на водохранилище. Там была наша база отдыха, и вот мы её обустраивали — строили домики, красили лодки… Чудесно провели время.

Я с сыном была, с Мишкой, ему тогда лет двенадцать было. Дома у нас были, конечно, записи Окуджавы, и Миша знал эти песни наизусть с младенчества. В тот день были в нашей компании свои певуны — и с гитарами, и Окуджаву знали, но не всё. И вот вечером мы сели, они запевают, все подхватывают, и так потихоньку весь их репертуар перепели. Витя слушал, но не пел. Тогда мы с Мишей вдвоём запели менее известную песню, «Дальнюю дорогу», и все замолчали — не знали слов. Мы застеснялись, начали сбиваться, и тут нам начал подпевать Витя! Он мне прямо как руку протянул.

И так он хорошо пел! Я поняла, что ему самому это приятно. Приятно, что мы поём это, приятно самому петь это. Но то был единственный случай, когда я слышала, как он поёт.

Кстати, другая коллега Виктора, Елена Стоцкая, как-то говорила мне о братьях Окуджава, что они вообще оба были в равной степени одарены и талантливы, просто Витя себя не реализовал:

— Так сложилось, что он не запел, не написал, не проявился…

А насчёт его отношения к песням брата та же Елена сказала:

— Мы все любили песни Булата и не раз слушали записи при Викторе. Он никаких комментариев не делал и восторгов не выражал, но мы понимали, что он тоже не мог не любить эти песни.

…Однажды Майя попыталась воспользоваться знакомством с Витей «в корыстных целях». Было это, наверное, году в 1973-м. В Политехническом должен был быть вечер Булата Окуджава, и Майе безумно хотелось туда попасть. Но как? О билетах и мечтать нечего. Что делать? Попросить Витю? В лучшем случае просто откажет, в худшем ещё и обругает. Дело усугублялось тем, что Витя с Булатом были уже в ссоре, и Майя об этом знала. Это была, как показала жизнь, не какая-то там очередная ссора, а уже окончательная, навсегда.

Шанс был хоть и невелик, но желание попасть на концерт пересилило страх перед возможным Витиным гневом. Просто действовать за его спиной, не испросив разрешения, она не могла и, набравшись смелости, подошла к нему: «Вить, а вот если я попрошу Булата от твоего имени, чтобы он меня провёл на свой концерт?».

В её ушах уже звучал ответ: «Ни в коем случае!!!», но вдруг он сказал с какой-то странной интонацией, с каким-то вызовом даже: «Ну, подойди!». И вызов этот, как она поняла, был адресован брату — посмотрим, дескать, как он отнесётся к моей просьбе.

В назначенный день Майя с сыном задолго до концерта приехали к Политехническому. Уныло стояли у касс в надежде, что появятся билеты из брони, но, конечно, ничего не появилось. Вышли на улицу. Вокруг гудела толпа таких же страждущих. И вдруг перед входом останавливается машина, из неё выходит Окуджава и идёт прямо чуть ли не на неё. Кто-то крикнул: «Пропустите Окуджаву!», и тут Майя отчаянно выпалила ему, что очень хочет попасть на концерт, что она — от имени Вити, что тот ей разрешил обратиться…

Булат Шалвович остановился, посмотрел на неё и грустно сказал странную фразу: «А вы думаете, это будет интересно?». Она опешила на мгновенье, но он продолжал: «Ну, давайте попробуем…».