Булат Окуджава. Вся жизнь — в одной строке

Стихотворение не из лучших у Булата Окуджавы, тем более что оно газетное — политическая публицистика, отклик на событие. Окуджава никогда больше его не публиковал. Но и не из худших у него в те годы, даже среди тех, что писались от души. И это странно, ведь Окуджава никогда не умел писать «по заказу» или на злобу дня. Пробовал много раз, но получалось беспомощно и неискренне, даже в зрелые годы[162]. Почему же «Марсинель» получился искренним? Видимо, потому, что это и о себе. Его двоюродный брат, молодой инженер Николай Окуджава, погиб в шахте в 1948 году.

Вернёмся, однако, к документам и посмотрим анкету вступающего в члены компартии. Здесь в пункте о пребывании в ВЛКСМ говорится: с 1941 по 1942. Ага, анкета, конечно, должна согласоваться с автобиографией, отсюда и членство в комсомоле. Недолгое, потому что «потерял» комсомольский билет.

Но на неточности, вольные и невольные, никто внимания не обратил и появляется заключительная резолюция за подписью заведующего орготделом РК КПСС:

По работе характеризуется положительно. Принимает участие в общественной жизни.

С уставом был ознакомлен.

Для вступления в партию себя подготовил.

25/VIII –56.

А за два дня до приёма в партию Окуджава публикует в родной газете свою предпоследнюю в Калуге статью[163]. Всё под тем же псевдонимом А. Андреев, под которым он написал почти все свои статьи в «Молодом ленинце». И случайно ли так получилось или намеренно, но статья вышла программная, что ли. Эта статья написана была не по заданию, а по зову души. Неслучайно она называлась «Песни на улицах» — видимо, автор всерьёз задумался о том, как бы ему донести своё песенное творчество до более широкого круга слушателей, чем несколько близких друзей.

1. ЗАЧЕМ ЖЕ ОРАТЬ?

Несколько молодых людей гуляют по вечерней Калуге. Разговаривают, делятся впечатлениями.

— Давайте споём, — предлагает кто-то.

Чей-то насмешливый голос поясняет:

— На улицах орать строго воспрещается.

— Зачем же орать? Будем петь.

— А милиция?

— До двенадцати часов разрешается.

— Прохожие смеяться будут…

Оказывается, петь стыдно. Как бы кто не услышал, не увидел, не рассказал знакомым. А вот, например, в Испании, в Италии, во Франции…

— Ну, у нас не Испания, а Калуга.

…А возьмите наши южные города. Лето. Окончен трудовой день. Вечер. По улицам прогуливаются группы молодёжи. То там, то здесь звучат песни. Не очень громко, а так, вполголоса. Они держат друг друга под руки, медленно движутся по тротуару и поют, а то просто стоят под деревом, на углу, где удобнее, или в парке сидят на скамейке, или на берегу реки…

— Так то южные города. Какое может быть сравнение?

А возьмите наши деревни. В деревнях поют. В обеденные перерывы, вечером. Да. Да. Гуляет молодёжь, и раздаются песни. И поют всё больше новые песни, и, нужно сказать, хорошо, с любовью поют. А у нас, в городе?

К чему все эти пространные рассуждения? Почему автор так озабочен проблемой уличного песнопения? Неужели ему хочется самому выйти на улицу и петь песни советских композиторов? Да, хочется. Только не советских композиторов — не такой уж он выдающийся вокалист, чтобы всех удивить. Свои песни просятся, и они есть уже. О магнитофоне он тогда и думать не мог, хотя совсем скоро, через три-четыре года, этот аппарат станет предметом обихода многих советских людей.

А с чего это я взял, что ему самому петь на улице хочется? В статье об этом ни слова нет. Там только о том, что петь на улице — хорошая традиция.