Булат Окуджава. Вся жизнь — в одной строке

Первый звонок,
первый звонок,
первый звонок
дан.
А мне бы не слышать
звона,
не видеть дороги,
повернуть бы
благополучный свой
чемодан
кому-нибудь
в ноги.
Благоразумие…
Это потом.
Мне без тебя не спится.
Мне бы вбежать
в твой запретный дом,
в двери б во все
ломиться.
И не затем,
чтоб от бед спасти,
а просто
нужно очень,
взять тебя на руки
и унести.
И разговор
окончен.
……………………………………………….
Второй
звонок,
последний звонок,
и поезд вот-вот
исчезнет,
а я чемодан не брошу,
в дом твой
не ворвусь,
наверно, я слишком
порядочный,
слишком
честный…
А может быть,
просто
трус.

Адресатом стихотворения является Валентина Шмелькова, та самая «местная талантливая девушка, начинающая калужская поэтесса», о которой вспоминала Наталья Астафьева. Откуда известен адресат, если в публикации об этом ничего не сказано? Это стало известно из статьи самой В. Шмельковой, случившейся через много лет, 22 февраля 1992 года в калужской газете «Весть» (XXVII).

В конце своих воспоминаний она приводит два стихотворения — одно, посвящённое Булатом ей, датированное 1958 годом, и одно своё посвящение Булату от 1992 года. И что же мы видим? То, что Булат посвятил ей якобы в 1958 году, как раз и оказалось напечатанным 2 ноября 1956 года в «Молодом ленинце», правда, с некоторыми отличиями. Складывается впечатление, что подаренный Валентине рукописный листок был вначале, а в газете стихотворение вышло уже доработанным. Ошибочная дата у Шмельковой вполне объяснима — цифры 6 и 8, написанные от руки, легко можно перепутать.

Есть в статье В. Шмельковой ещё одно место, которое заставляет усомниться в прототипе другого стихотворения Булата. Об этом стихотворении и его предполагаемом прототипе мы говорили в 3 главке, но Шмелькова как будто бы намекает, что речь здесь о ней:

У Булата не было стихов о любви. А тут вдруг написал поэму о Вале, которая однажды задала ему столько вопросов. Она начиналась так:

Пожалуй, лучше её не сыщется,
Вдумчивей и учёней,
Известно, что Валя — лучшая из отличниц
И скромнейшая из девчонок.
Вот посмотрите, как она над книжками восседает,
Вы посмотрите, как она мальчишками пренебрегает!

Мне не довелось пообщаться с Валентиной Шмельковой — ко времени моей заинтересованности Калугой она уже давно умерла — и даже отчества её мне не удалось установить. Я сумел пообщаться лишь с одной очень дальней её родственницей. Из этого разговора мне удалось установить, что «Валины экзамены» никак не могли быть о Шмельковой — она к этому времени уже давно не была школьницей.

И ещё одну интересную вещь поведала мне собеседница по телефону: в конце жизни Валентина Шмелькова страдала душевной болезнью. Это мне не кажется удивительным — чрезмерное увлечение Булатом Шалвовичем кого угодно с ума сведёт, по себе знаю. Но это может быть объяснением того, почему в своей статье Шмелькова, хоть и косвенно, но отождествляет себя с героиней «Валиных экзаменов». Вообще вся статья Шмельковой вызывает, на мой взгляд, мысли о том, что автор её несколько эксцентричный человек.

В музее Булата Окуджавы есть фотография 1956 года с празднования калужского Дня поэзии. На ней запечатлён Булат Окуджава, и рядом с ним как раз Валентина Шмелькова. Красивая женщина, но не школьница, нет.

Однако вернёмся к злой судьбе Николая Панченко.

Панченко вызвали в обком для утверждения решения горкома об исключении из партии.

— Только мы уселись, секретарь обкома Постовалов требует, чтобы я встал. Я говорю — тогда вы тоже вставайте, и будем стоя разговаривать, если вам так удобнее. И тут телефонный звонок по особому аппарату, из Москвы. Постовалов судорожно хватает трубку: «Да, товарищ Московский[177]… Да… да… да… Хороший парень! Хороший! Мы тут как раз с ним сидим, обсуждаем… Да… Всё хорошо!.. Инструктора пришлёте? Очень хорошо. С удовольствием примем».

Тут же, конечно, партбилет Панченко с извинениями вернули. И следующий, от 4 ноября, номер «Молодого ленинца» выходит снова за подписью Николая Панченко.

Действительно через некоторое время из Москвы приехал инструктор ЦК по фамилии Анисимов и, как выразился Панченко, «накрутил хвоста» всем, в том числе и факеловцам:

— Что же вы, как крысы, разбежались, ведь вместе делали хорошее дело!