Булат Окуджава. Вся жизнь — в одной строке

Сколько раз уже задумывал я и даже принимался писать о Булате и каждый раз не шёл дальше нашей встречи в «Комсомолке» по поводу «Факела». Как легко было говорить о том Окуджаве и как трудно об этом. Окуджава его песенной поры оказывался неподвластным моему перу. О нём что ни скажешь, всё — не то, всё — не так, всё приблизительно. Вместо того чтобы говорить о нём и о своих впечатлениях, хотелось делать только одно — повторять и повторять его стихи, начиная с песенки о троллейбусе и кончая… Но, слава богу, им ещё нет конца, его строкам:

И пока ещё жива
Роза красная в бутылке,
Дайте выплеснуть слова,
Что давно лежат в копилке.

Так очередная попытка закончилась фиаско. Зачем эти речи, зачем произносимые с трибуны трактаты, зачем твои критики в прозе, говорил я себе, мучаясь над вложенным в пишущую машинку листом, когда уже написано такое:

Нам не стоит этой темени бояться,
Но счастливыми не будем притворяться[185]

.

Запоздалое заступничество «Комсомолки» не могло уже помочь Николаю Васильевичу Панченко. Только себе навредили. Вскоре после статьи Панкина состоялся очередной Пленум ЦК ВЛКСМ, на котором «Комсомольская правда» была подвергнута сокрушительной критике за то, что покусилась на святая святых — партийное руководство. Досталось тогда молодому журналисту Панкину и главному редактору «Комсомолки» Горюнову!

Мне на пленуме присутствовать было не по чину. Меня таскали по кабинетам. Семичастный, тогда второй человек в комсомоле, допрашивал, правда ли, что на редакционных летучках я критиковал Шелепина.

Я являлся на все эти вызовы, внимательно выслушивал назидания, говорил что-то в ответ, но чувства реальной опасности не появлялось ни разу.

Как же отбивался и отбился Горюнов, не знаю. Но когда на подпись ему положили проект очередного приказа о премиях за истекший месяц, где на первом месте красовался мой «Факел» (триста рублей в так называемых старых рублях при тогдашней зарплате литсотрудника в 1200 рублей), он, по свидетельству той же его помощницы Любы Антроповой, подписал приказ «не моргнув глазом»[186].

Кстати, Панкин вспоминает, что разговор с Жаровым и Окуджава тогда не ограничился только клубными делами. Оказывается, вообще к «Молодому ленинцу» имелись серьёзные претензии у руководителей города и области. И, оказывается, Окуджава написал для газеты статью о формализме в сети политического просвещения комсомола, и статья эта вызвала бурную дискуссию и большое недовольство начальства. Их даже вызывали «на ковёр» в обком — и автора, и главного редактора Колю Панченко, и стажировавшегося на пост ответственного секретаря редакции Валентина Жарова.

И тут пришло время, наконец, поговорить о «страшной» статье Булата Окуджава, за которую, собственно, и был уволен редактор газеты Николай Панченко. Речь в ней шла о политической учёбе. Тогда телевидение было ещё не очень развито, поэтому в ходу была такая форма «запудривания мозгов», как полит- учёба.

Об этой статье вспоминает не только Панкин, но и Константин Афанасьев, и Николай Панченко, и некоторые другие очевидцы событий. Причём все они помнят, что статья была написана Булатом. Однако ничего подобного за подписью Окуджавы или за его псевдонимом в газете не оказалось.