Некоторое ослабление интереса к поэзии, говорили на семинарах, может быть, тем и объясняется, что за последнее время появилось немало позирующих лирических героев, этаких бодрячков-счастливчиков, совсем не похожих на нашего читателя — человека глубокого, вдумчивого, завоёвывающего счастье народу в нелёгкой священной борьбе.
В «Литературной газете» рассказывалось об одном авторе, который принёс в Союз писателей пухлую беспомощную рукопись и никак не хотел согласиться с тем, что романа у него не получилось.
— А почему бы вам не написать на эту тему картину? — спросили товарищи из Союза.
— Как же я напишу! — возмутился автор, — Ведь я не художник.
— Но вы же и не писатель!
Мы не знаем, чем кончился этот весьма типичный разговор. Вероятно, у автора возник вопрос: что нужно для того, чтобы стать писателем? Можно предположить, что с ним говорили о таланте, литературных склонностях. И это исключительно важный разговор.
Есть страны, где очень сильно развита музыкальная культура. Там почти все поют, очень многие знают нотную грамоту, играют на национальных инструментах. И, при всём этом, в этих странах есть театры, концертные залы, куда приходят люди слушать ТАЛАНТЛИВЫХ исполнителей. Точно так и в литературе широко развитая поэтическая культура (а кто в юности не писал стихов?) не делает всех поэтами. Она помогает находить талантливых людей, но вовсе не отменяет понятия о таланте.
На семинарах говорилось о том, что ещё нередки случаи, когда именуются поэтами блестящие версификаторы, люди, владеющие всеми тонкостями ремесла, но не владеющие основным — талантом, способностью создавать новое в поэзии. У этих людей нет своего поэтического лица, нет своего «голоса», они мастерят гладенькие подражательные стишки, а ведь если даже два поэта пишут одинаково (как справедливо заметил И. Сельвинский), то один из них в литературе не нужен.
Это суровый вывод. Но от него нельзя отказаться, как и нельзя признать право на «средние стихи». Если «средняя» проза нам сообщает какие-то сведения, знания, то «средняя» поэзия — это лишь бледное отражение оригинальных поэтических образцов. Зачем, спрашивается, луна, когда на небе есть солнце?
Хочется остановиться и на другом, без чего даже очень талантливые люди доживают до седых волос в ранге «начинающего».
Речь идёт о литературном мастерстве. Об этом очень много говорилось на совещании. Вполне резонно упрекали многих молодых поэтов в отсутствии поисков, в боязни сломать стандартную клетку стиха. Мало работает поэтическая молодёжь в области строфики, ограничиваясь перекрёстным четверостишием, не добивается жанрового разнообразия поэзии.
Подчёркивались и другие недостатки. Но любопытна одна закономерность. Стихи, не интересные по форме, написанные серым банальным языком, были, как правило, бессодержательными, не несли больших общественно значимых идей. В то время, как стихам, идейно нагруженным, тесно связанным с действительностью, почти всегда сопутствовали разнообразная форма, глубокая поэтическая взволнованность, свежий и сочный язык.
Это позволяет лишний раз сказать об определяющем, активном воздействии идейного замысла на художественные качества произведения. Элементарная и многократно-решённая задача не требует высшей математики. Не требует поэтического новаторства и литературное освоение отвлечённых, облегчённых вопросов. И только там, где сама жизнь говорит о своих насущных проблемах, социально важных конфликтах, там нельзя обойтись без творчества, без постоянного развития мастерства.
XXIV
Булат Окуджава. Вместо предисловия
Приходит поэт, заявляет о своём отношении к миру. Вы можете не слушать того, что он говорит: как известно — вольному воля. Но если вы всё-таки вслушиваетесь, если потребность общения преобладает в вас, значит, вы должны услышать. Бесхитростно, не требуя от вас ответа, он рассказывает о себе, но этот рассказ находит отклик в чьих-то душах. Чувство сопричастности и рождает тот самый поэтический мир, который помогает нам заглянуть в самих себя.
Я пишу о стихах Валентины Невинной, о том самораскрытии, которому становлюсь сопричастным.
Что значит рассказывать о себе? Это вечная песня из поколения в поколение об увиденном, о пережитом, о том, кто я, каков и почему меня восхищает или угнетает всё сущее, и о чём я пекусь в своей короткой жизни. Это вечная песня, известная с рождения и в то же время всегда новая, внезапная и вдохновляющая тем значительней, чем выше одарённость, то есть способность поведать о своём по-своему, но лишь бы о том, что действительно наболело, созрело, расцвело.