Булат Окуджава. Вся жизнь — в одной строке

Последовали оргвыводы. Директор Калужского книжного издательства А. Сладков получил строгий выговор, главный редактор издательства Р. Левита и начальник обллита Г. Овчинников были освобождены от занимаемых должностей, секретарю обкома КПСС по идеологии А. Сургакову было поставлено на вид. Более строгие меры были отменены Н. С. Хрущёвым после того, как у него на приёме побывал Паустовский.

Через тридцать лет Булат Окуджава вспоминал, как они ходили в ЦК заступаться за Романа Левиту:

В связи со скандалом вокруг сборника было спущено сверху распоряжение снять редактора сборника Романа Левиту за проявленную политическую близорукость. Мы, авторы, решили за него заступиться (терять уже было нечего) и написали резкое письмо М. Суслову с требованием нас принять. Но Суслов встретиться с нами не пожелал, а поручил это крупному партийному чиновнику Романову. Нас вызвали. Мы явились. Мы сидели в небольшом кабинете перед самим Романовым и ждали, что он скажет.

В глазах его были тоска и недоумение. Он спросил:

— Отчего же вы прямо не пошли с вашими рукописями, ну, скажем, в «Новый мир»?

Все молчали. Максимов ответил очень дружелюбно:

— Мы ходили. Там не захотели печатать.

— Ну, в «Знамя» снесли бы, — вяло посоветовал Романов.

— Были и в «Знамени», — сказал Максимов.

— Зачем это нужно было — какое-то сомнительное издание? — спросил Романов, глядя мимо нас. — Можно было бы в «Новый мир», например…

— Были в «Новом мире», — сказал Максимов.

Мы молчали. Говорить было нечего. Мне помнится, было почему-то даже смешно. Нервное, видимо. У Володи ходили желваки. Он накалялся.

— А чего же в «Знамя» не понесли? — спросил Романов.

— В «Знамени» тоже были, — ответил Максимов яростным шёпотом.

Кто-то из нас, сейчас не помню, кто, сказал:

— Нас, собственно, беспокоит судьба редактора сборника. За что его уволили?

Романов помолчал, потом сказал:

— Можно было бы и в другие журналы. Вон их у нас сколько.

— Носили, — сказал Максимов.

— А в «Новый мир»? — спросил Романов.

Он смотрел в сторону. На лице его было страдание.

— Носили, — прошипел Максимов.

— Ну, в «Знамя», — автоматически посоветовал Романов, — пошли бы в «Знамя»…[233]

Вспоминая те события и участников альманаха, Николай Васильевич Панченко не хотел, чтобы забыли и тех, кто участвовать в этом не хотел, кто по долгу службы должен был остановить выпуск крамольной книги, но не сделал этого. Он говорит:

— Участвовали не только «пролетарии», которым нечего терять, но и директор издательства, но и секретарь обкома по пропаганде Алексей Сургаков. И тот же начальник обллита Г. Овчинников сопротивлялся так, чтобы его сопротивление можно было преодолеть. Их всех поснимали с работы. Они подорвались на наших минах и скоро скончались от ран: на войне как на войне. Мне стыдно перед ними, но в то же время я горд за них: они знали, на что идут. И сохранили со мною добрые отношения.