Булат Окуджава. Вся жизнь — в одной строке

И Булат попробовал, переступил этот порог. Учебный год закончился, времени много, тем более что жена Галина по-прежнему остаётся в Высокиничах, о чём подробно рассказывалось в предыдущей главе. Почти всё лето Галина вынуждена была провести там, так как ей не давали ни расчёта, ни отпуска. Только в августе она приехала в Калугу.

В общем, всё располагало к тому, чтобы начать налаживать свои литературные дела. Тем более, здесь есть два литератора, с которыми Окуджава познакомился, ещё работая в Шамордине[59]. Николай Панченко сейчас, правда, в Москве, заканчивает учёбу в Высшей партийной школе, но ответственный секретарь «Знамени» Игорь Шедвиговский как раз на месте, в заветном здании на втором этаже.

Да-да, помните, в первой главе учитель физики Н. М. Гудков вспоминал, как к ним в Шамордино газетчик из Калуги приезжал, Булатом интересовался? Вряд ли, конечно, это был сам ответственный секретарь Шедвиговский. Наверное, попросил кого-то из корреспондентов навестить своего старого знакомца. Как бы там ни было, с Панченко и Шедвиговским они действительно познакомились, когда Булат ещё преподавал в Шамордине.

И было это так. Молодой учитель посылал да посылал свои стихи из Шамордина в газету, а однажды сам приехал в Калугу и принёс рукопись в редакцию.

…Наконец через год я поехал в эту редакцию и зашёл к ним в гости. «Как ваша фамилия?» — спросили меня. Я сказал. «О, так мы от вас получаем». «Да», — я говорю. «Ну, очень приятно, заходите». Я уже как старый знакомый зашёл туда, в эту редакцию. Они говорят: «Ну, что новенького написали?» И я достал те стихи, которые я им присылал. И они их опубликовали[60].

На самом деле всё происходило не так скоро.

Его отправили в калужское издательство, где работал Панченко, тогдашний председатель областного литературного объединения.

Николай Васильевич вспоминал:

— Он принёс стихотворение «Китайский солдат». Тогда был такой кинофильм, очень популярный. Стихотворение было, видимо, навеяно фильмом. Я почувствовал, что язык есть, интонация есть, слова держатся в воздухе, не падают.

В общем, «деревенский» автор понравился Николаю Панченко, но помочь ему тогда он не мог, ибо сам дорабатывал в издательстве последние денёчки — уезжал на учёбу в Москву, в Высшую партийную школу. И Панченко отправил Булата к сотруднику «Знамени» Игорю Шедвиговскому, который вместо него теперь должен был возглавить литературное объединение Калуги.

Рассказывает Игорь Давыдович Шедвиговский:

Когда я увидел его в своём кабинете, густобрового, черноглазого, с густой шапкой чёрных волос, подумал: наверное, единственный грузин в Калуге.

— Меня зовут Булат, — отрекомендовался он. Фамилию я с ходу не запомнил. — Мне о вас говорил Николай Панченко.

— А мне Коля говорил о вас[61].

Оказывается, Николай уже успел позвонить Игорю и попросить, чтобы тот не выпускал молодого автора из виду, как-то поддержал его. Поговорили немного, выяснили, что оба фронтовики, поэтому быстро преодолели все условности и перешли на «ты». Булат показал свои стихи. Шедвиговскому они тоже понравились. Правда, ему запомнилось не то стихотворение о китайском солдате, которое вспоминает Панченко, а другое:

Стихотворение было довольно длинным. Меня потрясли строки, смысл которых мучил и продолжает мучить меня, выжившего в двух войнах — германской и японской:

Лет в обрез.
И коротка немного
Жизни человеческой дорога.
И, недолгий путь свой подытожив,
Всё сполна на сердце положив,
Вдруг поймёшь,
Что ты без счёта должен
Тем, кто до сегодня не дожил.

Стихи Булата действительно понравились тогда и Панченко, и Шедвиговскому. Во всяком случае, запомнились накрепко. Об этом говорит хотя бы то, что Панченко рассказывает о совершенно неизвестном стихотворении, не публиковавшемся ни разу[62]. Стало быть, ошибка памяти (прочитал эти стихи значительно позже, а потом решил, что впервые услышал их от Булата в 1950-м) здесь исключена. А стихотворение, запомнившееся Шедвиговскому, публиковалось, — правда, всего лишь однажды, но именно в Калуге, причём в самом конце их совместной работы.