Булатный перстень

Оказалось, тот, которого пленили, был единственным. Его поставили в стратегически правильном месте – он видел бы и тех, кто норовит пристать к южному берегу, и тех, кто хочет войти в Большую Невку.

Двигаясь вдоль северного берега, сперва не видели ничего, кроме вала; потом заметили вдали крышу дворца; наконец, на небе явился за кронами деревьев силуэт старинной круглой башни с островерхой крышей.

– Вот он, павильон, – сказал Ероха. – Что дальше делать будем? А, Михайлов?

Ржевский просил вывезти только Александру – это исполнить не удалось, и даже если бы сенатору михайловская команда ему понадобилась – он бы попросту не знал, где ее искать.

– Подождем, – отвечал Михайлов. – Ржевский сказывал, главный затейник отчего-то не любит дневного света и приедет лишь в потемках, а без него не начнут.

– Ну так потемки – вот они… небо-то пока светлое, а там, под деревьями, уже мрак, – заметил Новиков.

– Надо, пока светло, высадиться, – предложил Родька. – И тропинку найти. А то вал высокий, а вы, Алексей Иванович, хромаете.

– Нет, надо пройти еще вперед, там точно есть канал, и через него мы войдем в большой пруд, – возразил Ероха. – А от пруда до павильона – шагов с сотню, не более, ей-богу! Я знаю, я там был!

Канал был узок, лодочник страх как не хотел входить туда, насилу уломали. Потом лодка пересекла пруд с севера на юг, и общими усилиями высмотрели подходящее место для высадки, – маленький невысокий мыс.

– Отведи лодку на середину пруда, – велел Михайлов лодочнику. – Мало ли что. И жди нас. Мы покричим, если что.

К павильону шли гуськом – впереди, разумеется, Ероха, белея во мраке исподним, за ним Новиков, дальше – Михайлов и Ефимка. Замыкал шествие Родька, которому поручили самое главное – в случае непредвиденных обстоятельств по первому же слову бежать к пруду и звать лодку, чтобы произвести правильное отступление.

Оружия на всех было негусто – новиковская шпага, с которой он все равно не умел обращаться, Родькины пистолеты, один из которых забрал Михайлов, да большой нож, которым непонятно где разжился Ефимка. Можно было считать оружием и тяжелую трость, которую Михайлов называл оглоблей.

– Стой… – сказал вдруг Ероха и попятился.

– Что за черт? – спросил Новиков, не столь испуганно, как удивленно.

– Батюшки, нечистая сила… – прошептал Ефимка и стал креститься, приговаривая: – Господи Иисусе, Пресвятая Богородица, Господи Иисусе, Пресвятая Богородица…

– Привидение! Ей-богу, привидение! – радостно воскликнул Родька. – Так вот оно какое!..

– Пустите-ка, – велел Михайлов.

То, что смутило его компанию, маячило впереди, светилось лунной белизной из-за ветвей. Даже, кажется, колыхалось. И оно заступило дорогу в двух шагах от башни.

Первая мысль, пришедшая Михайлову в голову, была такая: наверняка в этом мрачном строении сто лет назад кого-то зарезали, оно просто располагает к смертоубийству. Вторая: и что же, из-за такой дряни отступать? Третья: ну, с Божьей помощью!..

Михайлов поднял над головой трость и, понимая, что все с трепетом на него смотрят, пошел вперед. От волнения даже хромота куда-то подевалась. Оказавшись нос к носу с безликим привидением, Михайлов, недолго думая, с размаху ударил его тростью. Привидение оказалось пугливым – полетело вниз, словно пытаясь провалиться от бесстрашного моряка сквозь землю, но по неловкости как-то намоталось на трость.

Тогда стало ясно, что оно – явление вполне материальное. А при ближайшем рассмотрении, освободив его от трости, Ероха ахнул:

– Долбать мой сизый череп! Бабьи юбки!

Кто мог повесить на ветках возле павильона три нижние юбки – Михайлов догадался сразу. И пробормотал такое, что даже его любимец боцман Угрюмов поежился бы – и от самих слов, и от того чувства, что было в них вложено.

– Идем, идем, – заторопил всех Ероха. – Сколько ж можно!..

К павильону они вышли со стороны башни. Прислушались – откуда-то из-под земли доносился гул. В этом гуле удалось выделить несколько знакомых слов.

– «Коль славен наш Господь в Сионе», – опознал Родька. – Да только они музыку перевирают.

Гул стих.

– Где то окошко? – спросил Новиков. – Может, через него лучше услышим, что там, в подвале, деется?

– Вроде тут, – и Ероха, взобравшись на пригорок, чуть ли не щекой прижался к решетке.

– Ну, что там? – спросил Михайлов.

– Да не понять. Какой-то старый черт держит речь, кого-то хочет допрашивать, о каких-то письмах…

– Это Нерецкого, – уверенно сказал Новиков. – Но вот что странно – где-то здесь должна быть госпожа Денисова с лакеями: юбки ее тут, а сама не дает о себе знать…

– Что еще? – нетерпеливл тормошил Ероху Михайлов. – О чем говорят?

– Да о письмах же… Предателем его честят… Божится, что письма еще никому не передавал… Не верят… ох, долбать мой сизый череп!..

– Что, что?

– Старый черт виселицу помянул! Велел встать под виселицей…

– Черт возьми, – проворчал Михайлов. По всему выходило, что ему придется-таки спасать Нерецкого. А сенатор как сквозь землю провалился!

Тут в подземелье загалдели так, что снаружи было очень хорошо слышно.

– Что там у них стряслось? – спросил Новиков.