Булатный перстень

Шум стих – словно бы кто-то разом заткнул крикунам рты.

– Она! Ей-богу, там она! – воскликнул Ероха. – Она!.. Обещает отдать письма, лишь бы его не тронули…

– Дура! Дура!.. – Михайлов был в ярости. – Куда она полезла?!. Ведь на масонские сборища бабам ходу нет!

– Дура… – растерянно повторил Новиков и, достав из ножен шпагу, двинулся к тяжелой двери павильона.

– Ты куда?

– Надо ж ее оттуда вывести…

– Крестненький, – позвал Ефимка. – Глянь-ка, там вроде факел…

– Где?

– Вон, внизу, у воды…

Яркий синий огонь, брызжущий искрами, был хорошо заметен сверху – но только он один и был виден. Он совершал движения, словно бы крестил реку, и вдруг взлетел, пронесся по дуге, упал в воду и погас.

– Что за притча? – сам себя спросил Михайлов, и тут в подземелье грянул выстрел.

 Поднялся крик, что-то громыхнуло, выстрелили вдругорядь.

– За мной! – заорал Ероха и пташкой спорхнул с пригорка. Оружия у него не было – да он сам был в этот миг страшнейшим оружием, готовый голыми руками рвать в клочья неприятеля, лишь бы Михайлов с Новиковым признали его наконец годным вернуться в строй.

Он догнал Новикова у двери павильона. Вдвоем налегли – она отворилась. Внутри было не совсем темно – свет шел из-под земли, от ведущей в подвал лестницы.

Тут мимо них проскочил и сбежал вниз человек – не Михайлов, не Ефимка, не Родька в крылатой епанче…

– Аларм! – закричал этот человек. – Аларм!

– Сейчас они начнут разбегаться, – сообразил Новиков.

– Долбать мой сизый череп! Они оставят нам два трупа! Дай шпагу!

Выхватив у Новикова клинок, Ероха понесся вниз. А в павильоне появились Михайлов с Ефимкой.

– Снеси меня на закорках вниз, да поживее, – приказал Новикову Михайлов.

– Владимир Данилыч, христом-богом, не надо! – взмолился Ефимка. – Его же там завалят, затопчут!

– Дурак! Прислонюсь к стене – и пусть только сунутся!

Михайлов никого спасать не желал. Он даже думал, что если Александра получит в свалке пару хороших синяков, ей это пойдет только на пользу. Но Ероха первым кинулся воевать. Ероха – пьянюшка, заживо похороненный товарищами-офицерами. А он, Михайлов, обремененный даже не раной, а дурацкой язвой на ступне, будет ждать Ерохиного возвращения с победной реляцией?

– Стой тут, крестненький, с оглоблей своей! – кричал Ефимка, заступая ему путь. – Они же все сейчас наверх побегут! Тут ты их и оглоушишь! Всех! По порядку!

– На кой они мне?! – не дождавшись помощи от Новикова Михайлов заковылял вниз по лестнице. Ступеньки оказались очень высоки и дались ему с трудом.

Он оказался в небольшом овальном зале. Там шло настоящее сражение. Ероха бился сразу с двумя противниками, спину ему прикрывала Александра, она отмахивалась большим стоячим подсвечником. Один из ее лакеев – кажется, Гришка, махал черной деревянной загогулиной с петлей на конце, второй уже лежал на причудливом ковре.

Посреди всего этого побоища один лишь человек был спокоен и покорен року. Он стоял на коленях, положив голову на покрытый черной тканью столик, зажмурившись, и даже не пытался встать.

Не надобно было подсказок, чтобы Михайлов догадался, кто это такой.

Он бы не стал спасать Нерецкого сознательно и обдуманно, этот человек был ему неприятен. Но когда выскочившая неведомо откуда фигура в белом плаще оказалась рядом с осужденным, когда в безумном порыве, посещающем порой обреченных, выдернула из ножен, висевших на черной перевязи с серебряными буквами, кинжал, Михайлов без единой мысли в голове треснул фигуру по руке своей оглоблей.

В подземелье становилось все просторнее, господа в белых одеяниях куда-то исчезали. Ефимка, одурев от славной потехи, вцепился в одного и повалил. И вдруг подвал опять наполнился людьми – отчего-то в ливреях…

Эти люди, крепкие мужчины с дубинками, пришли на помощь Михайлову и Новикову, который работал кулаками, и раненому в плечо Ерохе, и сидящему верхом на своем противнике Ефимке. Они окружили компанию заговорщиков, оттеснили ее к опустевшему креслу, но бить не стали – ждали приказа.

Тот, кому полагалось приказывать, неторопливо спускался по лестнице. Все, словно в ожидании кары Божьей, вдруг притихли, и раздался голос:

– Ахти мне, куда ты меня, Алексей Андреевич затащил? Ей-богу, шею сломаю…

Голос был женский.

Но первым в подвале оказался сенатор Ржевский. Он обвел взглядом побоище, оценил соотношение сил и сказал:

– Господа нептуновцы, что-то вас тут маловато. Думал, больше наберется.

– Они вон в ту дверь ушли! – отвечала, выйдя ему навстречу, Александра. – Там лестница на башню. Они в башне, на самом верху, сидят… может, уже вниз лезут…

– И много их там?

– Человек пять, – неуверенно сказала она.

Тут в подземелье появилось новое лицо – ведомая под руки пожилая дама.

При свечах, да при таком слое белил и румян определить ее возраст было бы сложно, кабы не одна особенность: примерно так красились еще в прошлое царствование, наводя румянец отчетливыми кружками. Дама была в платье модного фасона – но из тяжелой ткани бутылочного цвета и с красными лентами, как считалось изысканным лет пятнадцать назад.

Она шла уверенно, зная, что все перед ней будут расступаться, да с поклонами.