Булатный перстень

– Где ты, друг мой? – позвала она. – Выходи, покажись!

Голос тоже выдавал ее немалый возраст.

– Долго мне дожидаться? Или я, сударь, девка дворовая, что ты мне и слова сказать не желаешь?!

Сердить такую даму было опасно.

Из-за кресла появился сутулый старый господин. Тотчас же к нему протянулась пухлая, в дорогих кольцах и запястьях рука, выглядывая из кружев, которые были едва ли не ценнее колец.

– Ступай сюда, друг мой. Вечно я должна тебя из всяких моветонов, как нашкодившего кота, вытаскивать. Сюда ступай, говорю!

Старый господин сделал шаг.

– Vox Dei! – раздался возглас, полный отчаяния.

Господин съежился, плечи задрались, голова резко накренилась.

– Друг мой!

– Vox Dei!..

– Долго мне ждать? Ты меня, радость, не серди. Я тиха да кротка – до поры…

Мелкими шагами, словно зачарованный, Vox Dei подошел к даме, и тут оказалось, что она его выше на полголовы.

– Ступай вперед, – велела она. – Там наверху Мишка тебя примет и к лодке отведет. Домой поедем. Да сбрось эту дерюгу. Смех смотреть.

Но тут Vox Dei оказал сопротивление и белого плаща не скинул, так в нем и пошел, не озираясь, к лестнице.

– А вы, голубчики мои, на носах у себя зарубите – лучше вам в лесу с голодной медведицей повстречаться, чем с княгиней Шехонской, когда она недовольна! Мне ведь и в государынину опочивальню дверь всегда открыта! А таких, как вы, мои лакеи и в сени не допускают! Пошли все отсюда вон. Да чтоб я больше про ваши сборища дурацкие не слыхала! Ух, умаялась…

– Я ваш должник навеки, ваше сиятельство, – сказал Ржевский.

– Я твоя должница, сударь. Ну как и впрямь бы до Шешковского дошло? Я б разорилась, голубчика моего из беды выручая. Уж коли Господь мне такого чудака в мужья дал – надобно терпеть да защищать, на то я и жена. Он ведь у меня ни в чем отказу не знает. Что ж ему тихо-то не живется? Митька, Ивашка, тащите меня отседова. Тут ступени аршинной высоты – я такие в Москве лишь и видывала, у деда в хоромах, а тем хоромам, поди, лет триста.

– Сашетта, вы целы? – спросил Ржевский. – Берите своих людей, поедете с ее сиятельством, вас доставят до дома. А мне тут есть чем заняться.

Александра в это время уже стояла возле коленопреклоненного Нерецкого, тоже на коленях, и что-то пылко шептала ему. Она взглянула на Ржевского и поняла, что лучше ему сейчас не перечить. Поднявшись, она подошла к сенатору, всем видом показывая смирение, за ней – Гришка. Пашка, с трудом поднявшись с пола, тоже поплелся к хозяйке, держась за бок и кряхтя.

Убедившись, что она уже на лестнице, Ржевский повернулся к Михайлову.

– Подойдите сюда, – сказал он. – И вы, Новиков. И вы, Ерофеев. А где Усов?

– Тут я, ваша милость. Тут! – Ефимка подошел и показал ободранные кулаки.

– Это еще почище, чем у нас на Упе зимой, на льду, заводские стеношники сходятся, – сказал он. – В рукавицах-то костяшки не раскровянишь.

– Нерецкий! Все кончилось, можете подниматься, – велел Ржевский. – Или не хотите живой отсюда уйти? Непременно надо от кинжала пострадать? Наверх сию же минуту!

Новиков подхватил несостоявшуюся жертву под мышки и поставил на ноги.

– Я ничего не понимаю, – сказал Нерецкий. – Кто эта дама? Что теперь будет?

– Будет то, что я забираю вас с собой. Будем расхлебывать заваренную кашу. А вы, господа, – Ржевский повернулся к масонам, – возвращайтесь в госпиталь или туда, где изволите проживать. И никуда не уезжайте. Ежели вы еще не до конца поняли, во что вляпались, то скоро поймете. Ну, Михайлов, как вам понравилось мое средство? Поверьте – надежнее не бывает!

Глава двадцать вторая Повелитель чисел и имен

Ночь была теплой, и Михайлов, выбравшись из подземелья, обрадовался – после отвратительной сырости вновь ощутил прелесть жизни. Он дохромал до каменной скамьи, сел и понял, каково райское блаженство. Правда, ненадолго. К нему подбежал Родька.

– Алексей Иванович, они из башни в окошко вылезли! И тот, кого я ночью выслеживал, с ними! Он, сдается, главный! Я знаю, куда они побежали, я покажу!

– Показывай! Сколько их?

– Пятеро. Он – сам пятый. Они вон туда сбежали, к пруду! Может, у них там где-то лодка спрятана?

– Черт их разберет.

Михайлов то ли вздохнул, то ли засопел, глядя на господ в белых плащах и белых же лайковых перчатках. Они уже вышли из подземелья, но явно не знали, куда деваться дальше. Иные, не веря, что десятилетний путь ложи «Нептун» уже, в сущности, завершен, пошли следом за княгиней Шехонской, уводящей непутевого и покорного супруга от греха подальше; на что надеялись – бог весть. Иные, отойдя от павильона туда, где открывался вид на реку, тихо беседовали, глядя на освещенную факелами пристань и на две лодки, что привезли Ржевского, княгиню и ее дворню. Кое-кто поспешил к елагинскому дворцу – рассказать хозяину, какой бедой окончилось собрание в павильоне. Эти были самые разумные – оказав собрату-масону, князю Шехонскому, гостеприимство, сам Елагин оказался в сомнительном положении, и как бы не пришлось ему доказывать свою непричастность к заговору «Нептуна»; во всяком случае, чем скорее он узнает о неприятностях, тем лучше для него…