Булгаков и дьявол. Опасные тайны «Мастера и Маргариты»

«Я срываю с себя литературную шубу и топчу ее ногами. Я в одном пиджачке в тридцатиградусный мороз три раза обегу по бульварным кольцам Москвы. Я убегу из желтой больницы комсомольского пассажа — навстречу плевриту — смертельной простуде, лишь бы не видеть двенадцать освещенных иудиных окон похабного дома на Тверском бульваре, лишь бы не слышать звона серебреников и счета печатных листов». И дальше уничижает обитателей особняка обращением — «уважаемые романее с Тверского бульвара!» Грубовато, отчаянно, но, подчеркнем, излишне прямолинейно и, по существу, несправедливо. На деле ряд известных писателей, в том числе Пастернак, вступились за поэта и ратовали за разумное, мирное разрешение конфликта, но Мандельштам проявил воинственную непримиримость и слепое упрямство, рассорившись со многими друзьями. Отвергнув «руку» помощи, он предпочел смертельно на всех обидеться и заклинать московское пространство истерическими криками:

«Александр Иванович Герцен!.. Разрешите представиться… Кажется, в вашем доме… Вы как хозяин в некотором роде отвечаете… Изволили выехать за границу?.. Здесь пока что случилась неприятность… Александр Иванович! Барин! Как же быть?! Совершенно не к кому обратиться!»

Тут Мандельштам лукавил. Он обратился к Н.И. Бухарину, и тот, в конце концов, добился литературной командировки поэта в Армению. Что же касается его антиписательского демарша, то никто к нему всерьез не отнесся. В том числе и Булгаков, представивший Сладкого одним из законных массолитовцев.

Адельфина Буздяк — Марина Цветаева

Прозвище Адельфина Буздяк, пожалуй, самое комическое. В фамилии Буздяк отчетливо слышится и буза (в смысле неконтролируемое словоизвержение), и пустяк. Это очередная придумка Михаила Афанасьевича, которая, как нам представляется, возникла при чтении стихотворения Марины Цветаевой — «Бузина».

Стихотворение помечено датами 1931–1935 гг. — годами эмиграции поэтессы, и служит воспоминанием о Родине, покинутом доме с садом, где растет куст бузины. Цветаева следит за его преображением с течением времени. В начале лета он зеленый, «зеленее, чем плесень на чане», но потом ягоды на нем краснеют, так что куст становится похожим на разгоревшийся костер. Перечисляя ассоциативные образы с похожей цветовой гаммой — корь на теле, смесь «кумача, сургача и ада», кровь, она останавливается на последнем из них и «включает» разгулявшуюся фантазию:

Бузина казнена, казнена!
Бузина — цельный сад залила
Кровью юных и кровью чистых,
Кровью веточек огнекистых —
Веселейшей из всех кровей:
Кровью сердца — твоей, моей…

Строка «Кровью юных и кровью чистых» вызывает недоумение. Попробуйте угадать, что хочет сказать поэтесса? Что это за существа с чистой кровью? И если она связывает казненный куст с жертвами революции и красного террора, то почему речь идет только о крови юных? А как же кровь старых?

Дальше тема крови исчезает, и автор провозглашает свою «политическую» платформу:

Степь — хунхузу, Кавказ — грузину,
Мне — мой куст под окном бузинный
Дайте. Вместо Дворцов Искусств
Только этот бузинный куст…

Начиная с этого места, уже можно смеяться. Скажите, пожалуйста, Марина Ивановна, зачем отдавать Кавказ Грузии, а степь хунхузам? Долой империи, да здравствует анархия?

Слава богу, поэтесса признается, что из-за ягоды бузины впала в детство:

Бузина цельный край забрала
В лапы: детство мое у власти.

Поэтому и финал стихотворения:

Я бы века болезнь — бузиной
Назвала…

Воспринимается как красивая, но излишне претенциозная метафора.

В стихотворении 49 строк, и в 19 из них упоминается бузина или производное от нее слово. Оно лишено логических связок, это откровенная буза на тему бузины, сплошной буздяк.

Булгаков называет поэтессу Адельфиной по принципу комического соединения высокопарного имени и обычной (в данном случае придуманной) фамилии. Имя Адельфина является феминизированным вариантом старинного греческого крестильного имени Адельфий. Оно образовано от греческого «adelphos», что означает «брат». Адельфину в буквальном русском переводе следует называть братанкой (сестрой). Марина Цветаева, посвящая одно из стихотворений Борису Пастернаку, назвала его так: «Моему брату в пятом времени года, шестом чувстве и четвертом измерении». На смерть Есенина она откликнулась стихотворением, в котором были такие строки:

Брат по песенной беде —
Я завидую тебе.

Поэтов она именовала братьями, и те, признавая их родство по творческому поприщу, в ответ должны были бы называть ее сестрой или Адельфиной. Булгаков удивительно точен в деталях.

Завсегдатаи-гурманы и гости «Грибоедова»