Бумажная оса

Солнце в этот день было безумно ярким, превращая металлические столики кафе в светоотражающие диски. Я чувствовала себя заточенной в своих солнцезащитных очках – в ловушке, но в безопасности. Я наконец согрелась, но сердце все еще бешено колотилось. Мне хотелось поговорить с кем-нибудь. Я решила, что ничего не произойдет, если я откроюсь одному дружелюбному фотографу. Выдержав паузу, я сделала большой глоток сангрии и ответила:

– Я друг семьи.

Едва слова слетели с моих губ, я почувствовала, что пересекла черту. Лукас изменился в лице и расцвел. Он выпрямился на стуле.

– В самом деле?! Не могу поверить в свою удачу!

По моему телу разлилось тепло. Я ухмыльнулась.

– Думаешь, я шучу? Знаешь, сколько людей там, – и он указал на толпу возле церкви, – хотели бы поговорить с другом семьи?

Подняв брови, я сделала еще глоток. На его лице сверкнула злодейская улыбка, и я почувствовала, как мое лицо вспыхнуло. Моя рука поднесла бокал к губам, и я сделала еще один большой глоток.

На столе появился очередной кувшин. Я начала говорить, и Лукас придвинул свой стул ближе. Он заказал еду на ломаном испанском. Проходила минута за минутой, но я не видела лица официанта, хотя знала, что тарелки убираются и приносятся новые. Я видела только лицо Лукаса, приятную геометрию его глаз и губ, плавный переход от носа ко лбу. Было ощущение, что я смотрю на его лицо уже целую вечность и оно давно отпечаталось в моей памяти.

Я понимала, что говорила уже долго, без остановки читая свой монолог, но не могла остановиться, а он и не перебивал. Он лишь внимательно слушал, кивая или наклоняя голову в решающие моменты, еще больше располагая к продолжению рассказа. Я чувствовала, будто улавливаю в нем какую-то мягкую глубину, которая становилась все больше по мере того, как я говорила, отражаясь во мне такой же глубиной. Истории из жизни про Мичиган, колледж и случай на мосту вылетали из меня в эту пропасть. И теперь, когда я произнесла твое имя, когда мой рассказ приближался к роковому финишу про Малибу и Рафаэля, в моем горле образовался ком. Я сглотнула. Я забыла про церковь, забыла, где я находилась. Это было похоже на исповедь перед встречей с Богом. Сделав глоток сангрии, я положила руку на стол ладонью вниз, чтобы остановить его вращение.

– Они все время ссорятся. Они так сильно поссорились в ресторане «Чекони», что Элиза в слезах выбежала в дамскую комнату. Она была в панике.

Лукас кинул сочувствующий взгляд.

– Все дошло до того, что метрдотелю пришлось попросить их уйти.

– Боже мой, как унизительно.

– Вся правда в том, что Рафаэль – ужасный человек! – выкрикнула я так, что брызги полетели изо рта. – Элиза совершает огромную ошибку. Она это знает, но не хочет это признавать. Есть еще более ужасные вещи, которые касаются его и о которых она даже не подозревает.

Подняв свой бокал, я влила в себя остатки его содержимого. Разбухшие дольки апельсина коснулись моих губ, затем вся фруктовая масса увядшей окровавленной гущей упала обратно на дно бокала.

– О, этого не может быть, – нахмурился Лукас. Его лицо было напряженным, он безостановочно моргал. – Что уж такого ужасного может быть в нем? Ты назвала себя другом семьи, значит, он твой друг тоже, верно?

Где-то в глубине души я знала, чего он добивался. Я слышала, как мой внутренний голос предупреждал меня на каком-то забавном, непереводимом языке.

– Я могу рассказать об этом, – твердо заявила я.

Продолжая рассказ во всех подробностях, я почувствовала неимоверное облегчение. Видимо, это и был так называемый катарсис, очищение души через ужас и сострадание. Мое тело будто бы становилось легче с каждой крупинкой, каждым словом обо всех извращениях и разврате, которые я выносила из своих сновидений в реальность, на всеобщее обозрение. История про узду, слизняков. Рассказывая это, я не сомневалась в том, что все делаю правильно и это единственный способ спасти тебя от ужасной ошибки. Так мог поступить только настоящий друг. Это мой последний подарок тебе.

Окончив монолог, я ощутила дикое истощение, откинувшись на спинку стула и испытывая внезапную потребность во сне.

Официант принес тортилью, и я положила кусочек себе на тарелку. В тот момент, когда я готова была приступить к еде, послышался громкий шум с соседней улицы. В поле зрения появился белый «роллс-ройс», и раздались щелчки объективов. Лукас вскочил со своего места, бросив на стол пригоршню песо.

– Лучше поторопись, если не хочешь пропустить церемонию, – посоветовал он. Затем, наклонившись, он взял мое лицо своими сухими золотистыми руками и прижался своими губами к моим. Поцелуй был таким долгим и страстным, что я почувствовала, будто тону, кружась в водовороте. – Adios[46], – бросил он, убегая трусцой, затем повернулся и добавил – Muchas gracias[47].