Бумажная оса

– О, моя младшая сестренка! – воскликнула Шелби, обнимая меня. Объятие было жестким, почти насильственным. – Я думала, ты меня ненавидишь.

Через ее плечо я увидела ребенка в прыгунках на полу. Из клетки доносился лай собаки. Шелби подошла к прыгункам и, вытащив из них ребенка, поднесла его к двери. Шепелявя, она обратилась к дочери тоненьким голоском:

– Бри, это твоя тетя Эбби.

Я вошла в трейлер, вдыхая запах сигаретного дыма, смешанного с запахом кислого молока. Рассказывая о себе, Шелби приводила комнату в порядок – соскребла что-то с диванной подушки, подняла одеяло с пола. Оказалось, она была официанткой и подрабатывала в медицинском учреждении. Отец ребенка исчез уже давно. Единственным доказательством его существования был металлический штырь, торчащий из ствола клена, стоящего рядом с трейлером. С ее слов, он воткнул штырь и привязал к нему веревку, собираясь повесить качели на дереве для Бриэллы. Но еще до ее рождения он ушел, оставив все как есть, и теперь клен медленно умирал. С тех пор она его никогда больше не видела. Он был безработным, от него не было никакой помощи ребенку, и он даже не был упомянут в свидетельстве о рождении. Однако Шелби не нуждалась в его помощи. У них с Бриэллой все было хорошо. Ее одинокая подруга Джудит собиралась присматривать за Бриэллой бесплатно.

– Сегодня у меня выходной, и мы едем в город на ярмарку в честь Дня труда. Мы собирались выезжать, так что ты как раз вовремя, – она повернулась ко мне вполоборота. – Не могу поверить, что ты приехала. Пойдем.

Я последовала за сестрой на улицу к ее машине и села на пассажирское сиденье, сминая под собой фантики от еды. Я наблюдала, как Шелби усаживает дочь в автокресло, даже не смахивая с него крошки и другие остатки пищи. Малышка была настолько крошечной, что ремни и пряжка закрывали все ее тельце. Шелби опустилась на водительское сиденье и, быстро взглянув в зеркало заднего вида, выехала на проезжую часть. Меня вдруг осенило, что я никогда раньше не ездила в машине, которой она управляла.

По дороге в город мы проезжали мимо дворовых распродаж, людей, копающихся в урнах. Припарковавшись, мы направились вдоль главной улицы. Вот мимо крепко сбитых местных жителей пробежала группа молодых людей с пустыми лицами. На них были рубашки без рукавов, открывающие татуировки. Там же стояли какие-то нервничающие женщины. Они не смотрели в нашу сторону, так что было непонятно, знакомы они с Шелби или нет. Меня, похоже, вообще никто не замечал. Прикрепив автокресло Бриэллы к верхней части коляски, Шелби покатила ее мимо киосков ярмарки ремесел. Время от времени пожилые женщины наклонялись к коляске, вытягивая губы трубочкой, словно намереваясь поцеловать малышку.

– Какой сладкий пирожок, – мягко сказала одна из них, а Шелби бросила слова благодарности так, будто сладость малышки была ее заслугой.

– О, только посмотри сюда, – умиляясь, сказала Шелби, когда мы подошли к одной из палаток, указывая на ряд мягких повязок для головы с красными, белыми и синими цветами из ткани.

– Я куплю ей такую, – мгновенно выпалила я.

– Нет, что ты, не надо.

– Я ее тетя, я имею на это право.

Мне было непривычно быть в роли тети, но эти слова как будто слетели с моего языка. Я была чужой для этой малышки, не менее чужой, чем те женщины, посылающие ей поцелуйчики. Когда я надела Бриэлле повязку, натянув ткань на ее маленькие ушки, она подняла на меня свои сияющие глазки, и я ощутила фонтан брызг из спрятанного внутри меня колодца.

Наблюдая конкурс тягачей, мы уплетали хот-доги. Шелби сидела рядом, и теперь я могла внимательно разглядеть ее. Ее темные волосы с ровным срезом, спереди немного длиннее, чем сзади, свисали вниз. Она была без макияжа, и на коже виднелись белые угри. Ее лицо по-прежнему сохраняло форму сердца – сужающийся подбородок и мыс вдовы, – но теперь ее рот по бокам был окружен складками в форме полумесяцев, словно она была все время чем-то недовольна.

– Какая фамилия у Бриэллы? – внезапно спросила я.

Шелби перевела на меня взгляд.

– Хайтауэр. Несколько лет назад я сменила фамилию.

Я кивнула головой.

– Мама рассказала мне об этом. Но почему Хайтауэр?

– Я взяла ее из названия «Хайтауэр Салун»[53], – объяснила она, пожав плечами. – Мне всегда нравилось это слово. Заставляет меня думать, что я выше всех. Недоступна.

Пока я переваривала эту иронию, между нами повисла пустая пауза.

– А что ты делала все это время? – спросила ме-ня Шелби. В ее голосе чувствовалась напряженность, и я поймала отстраненный взгляд ее глаз густого кобальтового оттенка.

– Что ж, как ни странно, я сейчас живу в Лос-Анджелесе, – сказала я.

Шелби посмотрела на меня, и, прежде чем она сказала что-либо, я увидела искреннее удивление в ее взгляде.

– Звучит здорово. Ты молодец.

Я ждала, что она спросит что-то еще, но вопросов не последовало. Вместо этого, порывшись в сумочке, она достала круглую пластиковую упаковку. Открыв ее, она отломила кусочек ее содержимого и положила на язык.

– Что это такое? – спросила я.

Она взглянула в мою сторону.

– Просто обезболивающее. После кесарева сечения.