Бумажные летчики

Чайник, чашка, молочник, куртка и шарф ожидают меня там, где я их оставил. Когда все пошло наперекосяк, оно было именно там, где нужно. Я опускаюсь на диван, приподнимаю крышку чайника – все в порядке, там осталось на одну чашку, и вода, наверное, еще не остыла. Диванные подушки – теперь вспомнил, – я выбросил их на газон перед домом, на хрена мне вообще диван, отец был коллекционером, но коллекционеры не всегда зациклены на сохранении, они пахли пылью и дегтем, как он и говорил, ты можешь построить дом и поставить еду на стол, но ты будешь чувствовать себя живым лишь наполовину, пленником дурного сна, до тех пор, пока опять не бросишь все и не отправишься в путь.

212. Но мама сделала это первой.

213. И все-таки я чувствую себя шулером.

Лакун мне на это указывал, но лишь много лет спустя я понял, что он имел в виду.

Причины, по которым большинство людей не пересекают Канаду на своих двоих и не едут в Малави, чтобы строить там школы, – дети, ипотека, родители, карьеры и прочие вещи, которые делают человека нужным.

Мы, иные, свободны, потому что все это не для нас.

Я открываю конверт, пробегаю глазами пятнадцатый за месяц отказ в приеме на работу и кладу листок в кипу макулатуры.

По крайней мере, я не одинок. По крайней мере, у М такая же ситуация.

214. Плакат: все люди обладают как минимум равным достоинством.

215. Чай подостыл, вкус кардамона слегка горчит, но это все еще прежний напиток. Быть частью чего-то – сложно, дело тут не в адресе, не в биологии и не в обещаниях. В конце концов М согласилась. Она собралась снять ночную сорочку. Было темно, позвякивала музыка ветра в саду, свет, сказала она и кивнула на выключатель. Шепот в темноте, движение на ощупь. Когда я нащупал ее, она лежала на боку, обнаженная, отвернувшись лицом к стене. Страшно. Она плотно прижалась ко мне спиной. Того, что после мы перестанем быть душами-близнецами? Шорох постельного белья, тело, прижимающееся ко мне под простыней. Нет. Того, что после мы ими останемся.

216. Шорох, напоминающий шорох волн на песке, свидание с морем. Она была права. Нигде не сказано, что души-близнецы должны быть счастливы вместе.

217 …и сильно пахнет соленой водой и гниющими водорослями. Все залито резким светом – железнодорожные пути, паромный терминал и два мола. Мы идем к южному молу, где расположена метеостанция.

Мы ехали от Дублина на местном автобусе, дорога заняла около часа. М до сих пор не понимает, на что здесь смотреть. Отчасти я с ней согласен. Хотя этот мол похож на широкий променад и очень популярен у любителей рыбалки, он едва ли сойдет за достопримечательность.

Но для меня это скорее паломничество. Весь последний год я запоем читал «Избранное» Сэмюэла Беккета и давно мечтал увидеть этот мол в Дун-Лэаре. Увидев вывеску открытого кафе, мы входим в здание паромного терминала. Завтрак давно закончился, и мне нужно как-то оттянуть момент, подготовиться к неизбежному разочарованию. Мы заказываем сэндвичи с горгонзолой (Germ's Choice), М пьет крепкий чай с молоком. Я беру себе «Гиннесc», на который она смотрит с отвращением. Меня тошнит от запаха темного пива, говорит она. Причаливает паром из Холихеда. Я отхожу в туалет – там горит резкий, синеватый флуоресцентный свет, который, видимо, должен помешать английским туристам попасть в вену. Можно было бы написать целую книгу о свете, думаю я по пути обратно к столику. Где-то гудит вентилятор. Человек в рыболовном жилете сидит и разговаривает по мобильнику. Повсюду – вступления, обрывки, фрагменты историй, которые могли бы быть рассказаны. У парня за прилавком татуировка на запястье.

Мы выходим. Идем дальше по молу, солнце светит на белый гранит и, отражаясь от него, бьет в глаза. В том месте, где мол изгибается влево, стоит метеостанция. На крыше вертится флюгер – небольшая металлическая мельница, ничего особенного. Под ней буквы: ΑΝΕΜΟΙΣ. Коротко и ясно – «Ветер». На греческом все становится каким-то вневременным, будто высеченным в камне. М делает фотографию. Ей кажется, что я стал симпатичнее с новой стрижкой.

А потом мы ее находим. Табличка привинчена к стене, на ней цитата из кульминационной сцены: great granite rocks the foam flying up in the light of the lighthouse and the wind-gauge spinning like a propeller, clear to me at last that the dark I have always struggled to keep under is in reality my most —[12]

Моими самыми что? – интересуется М.

Я не знаю, лента обрывается раньше, чем он успевает это сказать.