Бумажные летчики

239. Словарь путешественника: воскресный день, 15:13 по западноевропейскому времени. Теперь, когда день перевалил за середину и мы приближаемся к концу нашей поездки, может получиться уравновесить тревожные события этого дня историей об утешительной законосообразности мира. Представь, что ты сидишь в кресле со свежей газетой, стаканом молока и хрустящим хлебцем. Читаешь статью о космическом зонде на Марсе. Он сумел снять красные гористые пейзажи в высоком разрешении. Подняв взгляд от газеты, ты смотришь в окно. За забором из штакетника, детской площадкой, соснами и фьордом раскинулись зеленые холмы. Внезапно тебя поражает открывшееся тебе сходство: те же зубчатые каменные образования, та же картина эрозии и непрожитого времени. Через пять миллиардов лет Солнце превратится в красного гиганта. Оно погибнет, сказал бы ты. Оно расширится и поглотит Меркурий и Венеру. Потом наступит очередь Земли. Задолго до этого Солнце выжжет на ней всю жизнь и всю атмосферу. Через восемьсот миллионов лет леса выгорят, фьорд будет засыпан песком, и картинка снова станет правильной. Ты пьешь молоко и ощущаешь, как кальций встраивается в зубы и кости.

240. Оставь меня в том же виде, в котором нашел. Сапоги тонут в снегу, он идет все гуще и гуще, белое на белом. Правую ногу ломит, она кажется тяжелой и неповоротливой, словно кувалда. На открытой площадке перед кафе никого. Как до того, как мы приехали в долину. Все снова приходит в движение, становится нечетким, бесформенным. Как будто мы вывезли свои коробки и вернули горам ключи. По реке медленно спускается туман, приближаясь к мосту и световой дорожке. Перед старым зданием почты стоит рождественская елка, позабытая между страниц, растерявшая иголки, украшения сняты. Допивай допивай. Все, кем ты был. Послевкусие кардамона в слюне, оно помогает мне собраться, шаткая конструкция из подручного материала.

Рождественское поздравление от М. Я открыл его. Она вернула кольцо, красиво упакованное, с шелковой ленточкой, завязанной бантом.

Все люди, кем ты был и кем ты мог бы стать. Какая теперь разница. Говорят, ты заслуживаешь любви, даже если твоя жизнь прожита напрасно. Тепло чужого тела – неотъемлемое право человека. Или же нет. Я нахожу временное укрытие от ветра за рождественской елкой, моргаю, мельком замечаю медную статую – слишком уж согбенная фигура для политика, лицо обращено к земле, или, скорее, к снегу, занесшему его почти по колено – должно быть, какой-нибудь писатель. Такое ощущение, что он вот-вот пустится вплавь по снегу. Как вырванная страница с забытыми стихами, найденная в детективе или биографии. Холодный металл, давно лишившийся плоти. Все, что осталось.

Остаться. Я прикрываю глаза от колких снежинок, пытаюсь отгородиться от голосов, голосов всех путешествий, которые не хотят молчать.

Ты вернулся домой с контузией. И все равно ты рвешься назад и собираешься снова летать. Ты не желаешь ждать. Часы, проведенные с сестрой, вынимают из тебя нутро. Вертолет ждет тебя.

Лежать в темноте, скитаться, реальность – вопрос желания, мир – вопрос желания, слова вырываются изо рта как снег.

Объехать весь мир, чтобы найти его. Ты включаешь телевизор и видишь его. Ты выглядываешь из окна – и видишь его. Ты наводишь порядок в отцовской библиотеке – и он там.

Сапоги в снегу, следы медленно заполняются и исчезают. Борозда от распухшей ноги, которую ты волочишь за собой.