Несколько минут спустя Уолт понял, что Айви уснула. Она дышала тихо и размеренно. Все смолкло, не считая дождя. В голове медленно крутились мысли – о победе в лотерее, о найденной сумке с деньгами. С целой кучей денег. С шестьюдесятью миллионами серебряных долларов. Сколько получится, если разбить эту сумму лет на двадцать? Уолт представил, как Генри и Джинкс вновь едут в Гонолулу, как пятничным вечером гуляют по пляжу Вайкики в гавайских одеяниях и с цветочными гирляндами на шеях, потягивая напитки из стаканчиков и слушая песни Дона Хо[50]. Пальмы, пассаты, аромат цветов в воздухе…
Деньги – это средство для достижения цели, ни больше ни меньше. Это всего лишь дверь, разве нет? Зачем же относиться к ним как к ядовитой змее? Ты просто открываешь дверь и заходишь – в страну Оз, страну грез или куда-нибудь еще.
Уолт подумал о птице, томившейся под плоским камнем в обществе муравьев и земляных червей.
– Шестьдесят баксов, – прошептал он, мысленно превратив слова в желание.
Это оказалось проще простого – совсем как днем, когда он пожелал отправить домой Сидни Веста. По спине пробежал холодок, даже дрожь.
Он попросил немного – скромный выигрыш в шестьдесят долларов. Всего-то четыре совпавших числа в лотерее. Шестьдесят баксов окупят его встречу с миссис Биггс. К чему жадничать? Такой суммы вполне достаточно для элементарного теста. Шанс победить без помощи извне – минимальный. Шанс заказать себе победу – практически нулевой.
Так что если он выиграет – все станет ясно. И он смирится…
…смирится с тем, что надо принимать решение. А подобные решения принимаются, только если сомнений уже не осталось.
«Полетишь прямо в ад бизнес-классом», – вспомнились ему слова Генри.
А затем, ни с того ни с сего, в памяти всплыла картинка: Нора и Эдди молятся перед сном и благодарят, среди прочих, мистера Аргайла.
А Уолт когда в последний раз молился?
«Молился кому?» – зловеще прозвучало в голове.
Отмахнувшись от этой мысли, он повернулся на бок и попробовал уснуть.
Часть третья. Все колокола земли
Глава 51
Махоуни и Бентли свернули на Шаффер-стрит и направились к Католической церкви Святого Духа. Бентли ног под собой не чувствовал. С восьми вечера они со священником ходили по окрестностям, звоня в колокольчики. Дул сильный ветер, на небе клокотали рваные тучи, а в просветах мерцали и подмигивали россыпи звезд.
– Вон там – Орион. – Махоуни указал пальцем вверх.
Бентли запрокинул голову, но ничего не разглядел.
– Поверю вам на слово, – сказал он. – Никогда не различал созвездий. Как по мне, это все блеф. Знаю только Ковш и Семь Сестер[51], хотя с тем же успехом это могут быть Семь самураев.
– Жаль. Здесь мы с вами не сходимся, – заметил Махоуни. – Я вот порой представляю, что созвездия – это ракушки на небесном взморье.
– Очень поэтично, – отметил Бентли. – Люблю подобные беседы.
Махоуни искоса поглядел на него и достал что-то из кармана:
– Может, тяпнем?
– Прошу прощения?
Священник показал серебристую флягу:
– Будете скотч? Мы славно поработали и заслужили по глоточку.
– Нет. – Бентли отодвинул протянутую руку. – Спасибо, не буду.
– Что ж, как хотите. – Махоуни глотнул из фляги. – Вы у нас, я смотрю, трезвенник.
– По-вашему, это что-то постыдное?
– А по-вашему, это добродетель?
– Если не добродетель, то близко к тому. Впрочем, я не трезвенник. Раньше иногда выпивал, за компанию.
– Этот напиток, – Махоуни постучал пальцем по фляге, – называется «односолодовый шотландский виски».
– Не говорите со мной как с ребенком, – проворчал Бентли, прислушиваясь к эху шагов по тротуару. – Я прекрасно знаю, что такое односолодовый виски.
Полил дождь, и оба, не сговариваясь, рванули к церкви. Перебежав через дорогу, они остановились у задней двери. Махоуни достал из кармана кольцо с ключами, отпер замок и проводил пастора в сакристию.
– Ну и ливень! – поежился Бентли.
Отец Махоуни снял промокший плащ и повесил на крючок, затем развязал пояс с колокольчиками и положил на стол, как и большой колокольчик с ручкой. Бентли последовал его примеру. Снаружи хлестал дождь, стуча по кускам фанеры, закрывавшим оконный проем вместо витражей, которые забрали на реставрацию. В помещении пахло свежей краской.
– Значит, вы шотландец? – предположил Махоуни, усаживаясь за стол.
Бентли подтащил второй стул и сел рядом.
– Да, у меня в роду шотландцы. Моим предком был Джон Нокс[52].
– Правда? – удивился Махоуни. – Основатель пресвитерианства? Вот это да! Пожалуй, выпью глоточек за вашего именитого родича, несмотря на все, что он натворил.
– Гроза папистов! – гордо произнес Бентли. – Возможно, и я немного пригублю, в память о том, как ваша свора превратила добропорядочного человека в раба на галерах. – Он взял флягу и от души глотнул, жалея, что вынужден пить на пустой желудок.
Забрав флягу, Махоуни усмехнулся: