Бумажный театр. Непроза

…Утро в Москве. Магазины открылись. Хозяйки спешат с сумками, с бидонами: кто за маслом, кто за керосином. Из обувного магазина выходит Скособоченный. В руках у него большая обувная коробка с надписью “Скороход”. Он сворачивает в первую попавшуюся подворотню и, прислонившись спиной к стене, снимает с одной ноги растоптанный женский ботинок немалого размера, надевает на ногу новенький мужской полуботинок из коробки. К нему подходят двое. Он неловко стоит на одной ноге, прислонившись спиной к стене.

– Свербеев? – тихо спросил один.

– Ну? – отозвался Скособоченный.

– Следуйте за нами, – бросил второй.

Пихнув вторую ногу в новый ботинок, путаясь в шнурках, Свербеев идет вслед за гражданами в полушубках.

Фыркнула машина. В подворотне остались валяться два истоптанных ботиночка и новенькая коробка с надписью “Скороход”.

…Старуха из поезда, бывшая владелица стоптанных ботиночек, у себя дома, в пригороде Тамбова. На постели лежит совсем древняя старуха, темная, вверх острым носом, почти уже покойница. Та, что помоложе, разговаривает со старшей.

– Вы, мама, ночью кашляли, а как меду взяли, так уж и больше не кашляли…

Старуха совершенно безучастна, не отвечает. Ту, что помоложе, это совершенно не смущает.

– А то раньше говорили – полынь черная, взять ее сухую и заварить. А я думаю, чего ее, полынь, горечь такую пить, у нас медок есть. Саввушка привез в августе. Держит он пчелок, домков до двадцати, вот и привез. Крестна, говорит, возьми себе и бабушке. Ну вот мед-то и пригодился… Мама, вы спите, что?

В двери стучат, хозяйка открывает, перед ней двое ребят, здоровенные парни, сытые. Старуха несколько попятилась.

– Ну что, Елена Дмитриевна, приехали? До дому добрались?

Старуха обомлела, ноги у нее подкосились, она села на табуретку.

– Собирайся, бабка, поехали с нами, – сказал тот, что постарше.

Старуха еще немного помолчала, а потом, как-то без предупреждения, сразу, начала голосить:

– Ой, милые, родимые, куда вы меня забираете? Пожалейте меня старую! На что я вам нужна?

– Да ладно, ладно, Елена Дмитриевна, вы так не убивайтесь, мы с вами потолкуем недолго, разберемся, а потом домой доставим, – ехидно сказал молодой, – под белы рученьки и доставим.

– Ой, доставите, доставите, ироды, уж вы доставите! – И, неожиданно перестав голосить, сказала: – Ребятушки, отдам я вам их, только уж вы меня не берите. Матушка вон у меня больна, совсем уж отходит, куда ж мне сейчас от дому, а?

И она проворно нырнула в сени и через мгновение вынесла пару прекрасных лётных унтов на собачьем меху.

– Мне чужого не надо, – бормотала старуха, – я вижу, лежат, я прибрала, а чужого мне не надо.

Ребята переглянулись, один слегка махнул возле виска, давая понять, что старуха, мол, слегка не в уме, но делать нечего.

– Давай, бабка, давай, в машине тебя сейчас повезем, одевайся!

Старуха бросила на пол унты и снова заголосила.

Старуха на постели, не открывая глаз, благословила дочь: “У, курва!”

…Людмила Игнатьевна, спутница Майера по купе, принимает любовника. Колышутся подушки, панцирная сетка встряхивает энергичную парочку, из-под одеяла высовывается голое колено, исчезает, снова высовывается. Звонок в дверь.

Панцирная сетка мгновенно успокаивается. Герой-любовник спрашивает встревоженно:

– Муж?

– Не может быть. Он в это время никогда… – отвечает Людмила Игнатьевна. – Не открою.

Звонок не успокаивается.

– Одевайся! – приказывает Людмила Игнатьевна своему дружку.

Но он уже одет. Она натягивает на себя чулки. Звонок звонит. Юбку. Звонит. Жакетку. Звонит. Причесывается.

– А я? – спрашивает дружок. – Я-то как же?

– Стань-ка туда вот. – И она ставит его за занавеску, отделяющую шкаф.

Идет открывать.

– Кто там?

– Людмила Игнатьевна Кострикина? Откройте! – слышны голоса из коридора.

Герой-любовник, покрытый мелкими каплями пота, корчится за занавеской.

– Что ж так долго не открывали? Соседи ваши сказали, что вы дома. Одевайтесь, Людмила Игнатьевна, мы вас, собственно, долго не задержим, надо с вами поговорить, задать несколько вопросов. Пожалуйста.

– Да, да, с удовольствием! – улыбается Людмила Игнатьевна, надевает шубу и, отдернув занавеску и сделав тайный знак своему другу, она уходит, оставив ключ на столе.

…Есинский выходит из вагона на Московском вокзале в Ленинграде. К нему подходят двое и уводят его. Он беспомощно оглядывается, крутит головой.

…Провинциальная станция. Маневрирует состав. Отцепляют один из пассажирских вагонов, отгоняют его в тупик. На приступках вагона – с каждой стороны по солдату. Вагон остановился. Солдаты входят в вагон, старший вызывает проводника, подвыпившего мужика с восточным покроем лица. Старший в каморе проводника показывает ему документы и требует помощи.

– Вагон отцепили, значит. Временно задержан ваш вагон. Тут одна едет из Туркмении, Анадурдыева, депутат, ее надо снять, но чтоб тихо, без паники, – объясняет лейтенант.

– Сняли уже, – буркнул проводник.

– Как сняли? – изумился лейтенант.

– В Раздольске сняли, – добавил проводник. – Два перегона.

– Кто? Кто снял? – заорал лейтенант.