Бумажный театр. Непроза

– Приношу вам свои извинения, коллега, – кланяется Косселю Сикорский. – Я главврач этой больницы, Лев Александрович Сикорский.

– Коссель Сергей Иосифович, – представляется Коссель. – Объясните мне, ради бога, что здесь происходит?

Сикорский, выдержав паузу, говорит:

– Вчера ночью, коллега, к нам был доставлен больной с диагнозом двусторонняя пневмония. Больной был ваш, с вашего участка, – из гостиницы “Москва”.

– Помню. Майер, – подтвердил Коссель.

– Час тому назад он скончался от легочной чумы.

– От легочной чумы? – переспросил Коссель. – Значит, это…

– Да. На той стадии болезни, когда вы его смотрели, легочная чума дает картину пневмонии. Собственно, и пневмония там имеется. Инкубационный период, как вы знаете, очень короткий, сутки-двое. Обычно первые признаки заболевания проявляются уже через сутки. Лихорадка, озноб, в некоторых случаях тошнота…

– Если я правильно вас понял, я в карантине? – спокойно спросил Коссель.

– Да, – просто ответил Сикорский. – И скажите, что я могу для вас сделать?

– Разрешите мне позвонить отсюда жене, – попросил Коссель.

– Пожалуйста. Но, прошу вас, сначала подумайте хорошенько, что вы ей скажете. Как вы понимаете, слово “чума” не может быть произнесено.

Коссель кивнул и набрал номер.

– Дина! Извини, Диночка, я не смог позвонить тебе раньше. Меня срочно вызвали на сборы. Нет, я не мог, Дина. Не мог. Что за глупости! Что за глупости! Не плачь, я тебя прошу! Да вернусь я! Вернусь! Дина!

…Покрытое простыней тело Майера на кушетке. Сорин передвинул письменный стол так, чтобы сидеть к кушетке спиной. Он явно болен, кашляет, задыхается. Он пишет письмо.

“Дорогой товарищ Сталин! Когда это письмо дойдет до вас, меня уже не будет в живых – я умру от чумы, как умер только что врач из Саратова, которого я изолировал и за которым ухаживал до часа его смерти. Я надеюсь, что эпидемия будет остановлена, и, если это произойдет, буду считать, что положил свою жизнь за советский народ. Мое положение смертника дает мне право, как мне кажется, обратиться к вам с личной просьбой. В июле 1937 года был арестован мой старший брат Сорин Семен Матвеевич, начальник строительства шахты в Тульском угольном бассейне. Вся жизнь моего брата, его безукоризненное революционное прошлое таковы, что исключают те обвинения, которые были представлены ему при аресте. Прошу вас лично разобраться в деле моего брата”.

…Гольдин, потирая руки, входит в столовую. Стол накрыт на один прибор.

– Настя! Что, Софья Исаковна звонила?

– Звонила. Не придет обедать. Конференция, – лаконично ответила Настя.

– Понятно. Как всегда. – Гольдин сел на стул с высокой спинкой, не касаясь ее, и развернул салфетку. Настя налила из супницы тарелку супа и вышла. Гольдин поднес ложку ко рту – раздался телефонный звонок.

– Настя! Подойдите, пожалуйста! – попросил Гольдин.

Входит Настя:

– Звонят из наркомата здравоохранения. Вас срочно вызывают к наркому. Выслали машину.

Гольдин отложил ложку в сторону.

– Вот за что, Настя, я люблю своих пациентов: в отличие от начальства, они никогда не отрывают меня от обеда и всегда готовы немного подождать.

Гольдин на приеме у наркома.

– …и теперь необходимо сделать вскрытие, – заканчивает свою речь нарком.

– Ну, ну… Это моя работа, но не понимаю, почему такая срочность… – спокойно отвечает Гольдин. Нарком поднял брови.

– Есть подозрение, что больной умер от чумы. Нужно срочно подтвердить диагноз. Там в приемном покое было трое зараженных, один уже умер… – поясняет нарком.

– Если это действительно чума, полагаю, что двое других… Я готов сделать и два вскрытия, и три, и сколько понадобится, но ставлю свое условие.

– Я слушаю вас, – с легким раздражением говорит нарком.

– Вы уверены, Яков Степанович, в моей профессиональной компетентности?

Нарком только замахал руками.

– О чем вы говорите, Илья Михайлович?

– Тогда я провожу вскрытия, соблюдая все меры предосторожности, – в противочумном костюме, маске, по всем правилам, – вы же, со своей стороны, даете мне гарантию, что я не буду засажен в карантин. Это мое категорическое условие.

– Хорошо, Илья Михайлович. Я даю вам полную гарантию, – кивает нарком.

…Анечка с чемоданчиком пытается войти в гостиницу “Москва”. Выход загораживает солдат в полушубке. Он вместо швейцара.

– Мест нет, девушка, мест нет, – добродушно говорит он Ане.

– Да у меня муж здесь живет, мы договорились здесь встретиться. – Аня потянулась было к двери, но улыбчивый парень неожиданно твердо отодвинул ее.

– Туда нельзя.

– Да как же я его найду, где мне его искать, я знаю, что он в этой гостинице остановился, подумайте! – настойчиво и убежденно говорит ему Аня. – Я же из другого города.

– Ну, постойте здесь, – сказал человек в форме, – как фамилия его, вашего мужа?

– Майер, Рудольф Иванович, – улыбается благодарно Анечка.

Солдат уходит, заперев изнутри дверь.

…Анечка в помещении полуподвального этажа гостиницы “Москва”. С ней разговаривают двое – и не особо вежливо.

– Нет, девушка, здесь не вы спрашиваете, а мы. – Усатый крутит ее паспорт и, постукивая пальцем по столу, нравоучительно произносит: