Бумажный театр. Непроза

Петровские ворота, Екатерининская больница. Заснеженные решетки больничной ограды. Тощий зимний парк, заваленный снегом. Горят несколько костров. Возле костров приплясывающие люди. Въезжает машина, из нее высыпает несколько человек в противочумных костюмах, они подбегают к костру. Все контуры предметов смазаны сугробами снега, огонь горит в некотором углублении, вытопив под собой снег.

Из двери морга выбегает замерзший парень с бутылью в руках и кружкой.

Мужики галдят:

– Ну, что, выдали? Выдали! Ну давай тогда, грамм по сто пятьдесят для сугреву! А кто считал-то? Кружка-то есть?

Мужики сгрудились, двое сняли маски, столпились около бутыли. Стоят спинами, но ясно, что идет раздача.

Парень в противочумном костюме берет пустую бутыль, бросает в нее зажженную спичку и поднимает рукавицей над головой. Бутылка вспыхивает изнутри, парень машет ею над головой и поет частушку. Из толпы отзывается второй. Начинается пляска, мелькают нелепые противочумные костюмы, мелькают противогазы. Костер.

Соколиная Гора. Оцепленная карантинная больница. Боксы, выходящие в коридор. Две няньки везут тележку с котлом каши, нарезанными кубиками сливочного масла и большой стопкой алюминиевых мисок. Они подают кашу в окошечки боксов, шваркают сверху масло и, расплескивая, ставят стаканы с больничным кофе.

Знакомые лица: члены коллегии, от председателя до Журкина, все поездные спутники Майера, горничная из гостиницы, жильцы из номеров. Старуха, укравшая унты, с аппетитом ест кашу. Вид у нее, единственной из всех, вполне довольный.

…Провинциальная больница. Звонит телефон главного врача. Он снимает трубку.

– Слушаю! – встает, изменившись в лице. – Главврач Казимов. Как? Анадурдыева? Вас понял! Ждите на проводе. – Казимов пулей вылетает из кабинета.

– Егорова! Где Егорова? Немедленно старшую сестру ко мне! – кричит он, и через мгновение вбегает тощая старуха со строгим красивым лицом.

Казимов бросается к ней.

– Елена Адриановна! Срочно! Больная Анадурдыева – что с ней?

– Больная Анадурдыева поступила в три часа ночи по скорой с почечной коликой. Ей сделали обезболивание, через два часа ей стало лучше, и она потребовала, чтобы ее отпустили. Я взяла с нее расписку. Всё с ней в порядке, Николай Хамидович.

Но Казимов уже бежит к телефонной трубке, бросив по дороге:

– Со мной!

Сестра стоит за его спиной.

– Больная Анадурдыева вышла под расписку. В котором часу?

– В шесть утра, – шепнула сестра.

– В шесть утра, – повторил Казимов. – Хорошо. Дезинфекцию сделаем. А что, собственно, с ней происходит, с этой Анадурдыевой? Ясно. Будет сделано.

Вспотевший Казимов падает на стул, вытирает лоб и обращается к Егоровой.

– Елена Адриановна! Звонили из НКВД. Требовали немедленно изолировать Анадурдыеву и сделать дезинфекцию помещения. У нее, – он поджимает губы и пристально смотрит на сестру, – инфлюэнца. Ну? Вы что-нибудь можете в этом понять?

Умная Елена Адриановна качает головой и говорит доверительно:

– И не пытаюсь.

…Федор Васильевич сидит в своем кабинете, секретарша отвечает в приемной на телефонный звонок, заглядывает в кабинет:

– Федор Васильевич! Поднимите трубочку! Казанская линия вызывает!

Федор Васильевич снял трубку. Оттуда донеслась трескотня. Федор Васильевич наливается яростью.

– Вы что там, шутки шутите? Под трибунал пойдешь! Да ты понимаешь, понимаешь, куда она ее везет? В Среднюю Азию, черт тебя дери! В Среднюю Азию! – смотрит на часы. – Даю четыре часа! Понял! Чтоб через четыре часа она была изолирована! Всё!

…Окошечко Лефортовской тюрьмы. Очередь. В основном – женщины. В руках – сумки, авоськи. От окошечка отходит радостная старуха.

Она улыбается стоящей за ней Есинской:

– Приняли! Всё приняли! Здесь он! – и отходит.

Есинскую трудно узнать. Вся ее молодость вдруг оставила ее, и она превратилась разом из привлекательной женщины в безвозрастное, суровое и бесполое существо.

Тянется к окошку.

– Посмотрите, пожалуйста: Есинский Константин Алексеевич.

– Нет. Следующий.

Есинская отходит от окошка. Старуха, которая так удачно передала свою посылку, дождавшись ее, утешает:

– Так сразу-то не найдешь. Это время должно пройти. Найдешь еще! Мы-то своего, пока разыскали, так полгода прошло, а ты хочешь – сразу!

…Коридор в больнице. На полу сидит Тоня Сорина. Возле нее на корточках – Лев Александрович Сикорский.

– Антонина Платоновна, ну что вы здесь на лестнице сидите! Пойдемте в кабинет, я соединю вас с Александром Матвеевичем. Нельзя вам здесь сидеть. Идемте.

Тоня смотрит остановившимися глазами в одну точку, не видя, казалось, ничего, но все-таки отвечает пустым голосом:

– Я его убила. Это я его убила.

– Глупости, Антонина Платоновна! Не говорите глупости! Александр Матвеевич ведет себя так, как должен себя вести настоящий врач. Это единственно возможное поведение врача. Вы понимаете?

– Я его убила, – повторяет Тоня.

– Идемте, идемте, Тонечка! Ну что же вы сидите здесь на холодном полу? – Он пытается поднять ее, но она его отталкивает:

– Уйдите все!

К Сикорскому подходит молоденькая санитарка, отводит в сторону.