Бумажный Тигр (III. Власть)

Она может превратить их всех в оловянных солдатиков, если подобное придёт ей в голову. В цукаты. В высохшие незабудки. Воображение демонов устроено совершенно непредсказуемым образом и никогда не сулит ничего хорошего. А значит…

Надо работать.

Не обращать внимания на распухшие суставы, на слезящиеся глаза, на кровоточащие мозоли, испещрившие обе ладони. Он должен нащупать, должен понять, должен…

— Великий Боже! Что здесь стряслось?

Лэйд даже не вздрогнул от неожиданности — не хватило сил.

Четверть минуты, Чабб. И они уже истекают. Лучше бы тебе не расслабляться, старый бездельник.

— Извините за беспорядок, — пробормотал он, — Догадываюсь, как это выглядит, но, верите вы или нет, это часть моей работы.

— Работы? Признаться, я сперва подумал, что здесь поработало землетрясение. Мог Бог! Что я вижу? Это арифмометр?

— То, что от него осталось, — подтвердил Лэйд, — И уж поверьте мне, работёнка была непростая. У этих новомодных арифмометров прочнейший корпус, точно у несгораемых шкафов. А уж винтов… По правде сказать, я поломал половину ногтей, но потом додумался использовать нож для бумаг — и дело сразу пошло быстрее…

В конце концов он вынужден был открыть глаза. Блаженные секунды отдыха истекли, а значит, надо было продолжать работу. Изматывающую, кажущуюся бесконечной и почти наверняка тщетную. Но он ещё не дошёл до той степени отчаянья, когда в этом позволительно признаться даже себе самому.

Лейтон со скорбным выражением лица разглядывал изувеченный корпус арифмометра.

— Это арифмометр Однера[186]! — сообщил он, — Четвёртой модели. Новейший российский образец. Как сейчас помню, мы заплатили за него шестьдесят пять фунтов.

— Боюсь, его цена не так давно снизилась, — пробормотал Лэйд, — Потому что сейчас он стоит не больше шести пенсов — и то, только если вам удастся найти достаточно сговорчивого часовщика, чтобы он купил у вас все эти шестерни.

Лейтон не ответил — он растерянно разглядывал следы учинённого Лэйдом беспорядка и, кажется, зрелище это впечатлило его в достаточной мере, чтобы он забыл о цели своего прихода.

Картина и верно была вдохновляющей, что-то среднее между батальными полотнами Кэмпиона[187], жутковатыми библейскими иллюстрациями и газетными фотографиями из рубрики криминальной хроники.

Изувеченная мебель лежала грудами с переломанными ногами и напоминала огромное лошадиное кладбище. Вспоротые кушетки выглядели мёртвыми китами, выброшенными на мелководье и обнажившими пружинно-войлочные внутренности. Изрезанные ножом стены в лохмотьях обоев придавали кабинету вид разграбленного склепа.

Зрелище и в самом деле было плачевным, Лэйд готов был с этим всецело согласиться. Его стараниями уютный и ухоженный кабинет, один из многих других на этом этаже, превратился из превосходного образчика конторского уюта в сущие руины. Нечто подобное, пожалуй, могли оставить после себя монголы-завоеватели или шумная компания джентльменов под предводительством сэра Свена Вилобородого[188], прибывшая в Лондон с экскурсией чтобы осмотреть остатки Римской стены[189] и выпить по пинте горького светлого за здоровье его величества Этельреда Второго[190].

Это была тяжёлая, выматывающая работа.

Встречавшиеся ему на столах хрустальные пресс-папье он безжалостно разбивал о стену, кропотливо исследуя осколки. Та же участь ждала цветочные горшки и кашпо. Картины неизвестных ему художников безжалостно выдирал из рам, а сами рамы с хрустом ломал на части. Арифмометр Однера, о котором беспокоился Лейтон и который сам по себе стоил шестьдесят пять фунтов, после встречи с ним превратился в россыпь медных шестерён и шнеков. Тяжёлая, изматывающая работа, от которой быстро выдыхаешься. Ещё утомительнее, чем возиться со свечами и маслом…

Да и с мебелью порой приходилось непросто. Выглядевшая легковесной, непрочной, она отчаянно сопротивлялась его усилиям. Он посадил себе чёртову кучу заноз и в придачу едва не сломал палец, прежде чем разжился кое-каким инструментом, и дело сразу пошло быстрее.

Замешательство на лице Лейтона не было наигранным, он явно пребывал в смущённых чувствах, и было отчего. Его, человека с тонким, почти художественным воспитанием и вкусом, картина подобного варварского разрушения должна была привести в ужас и наверняка привела, но он сохранил достаточно власти над своими манерами, чтобы превратить гримасу изумления в сдержанную усмешку.

— Мне и самому не нравилась эта мебель, признаться. Но, скажите на милость, чем вам не угодили обои?

— Этот орнамент вышел из моды, — буркнул Лэйд, отдуваясь, — На вашем месте я бы почаще читал «Женскую сокровищницу[191]», раздел «Декор для дома». И да, не стоит переживать из-за обоев. С учётом того, сколько лет дому, уверен, они были насквозь пропитаны ядовитой «зеленью Шееле»[192]. Никто из сотрудников, часом, не мучился мигренью и удушьем?..

— Только мистер Кольридж — в те дни, когда оплачивал счета за ремонт.