Бунич Игорь – В центре чертовщины

примерно 5000 стюардесс, и только горстка из них непосредственно сталкивалась с

призраками. Я не знал никого, кто мог бы сообщить мне их имена и телефоны, а компания

твёрдо придерживалась политики сохранения тайны от всех, включая собственных

работников.

Однако в тот вечер на борту самолёта оказалась стюардесса, живо интересовавшаяся

этой историей. Эмили Палмер* удалось подробно записать рассказы о нескольких

столкновениях с призраками, и она согласилась передать их мне при следующей встрече.

Она также пообещала поговорить со своими подругами, непосредственными участницами

подобных контактов, и попросить их дать мне интервью. Эмили была высокой эффектной

брюнеткой, обладавшей неукротимой энергией и острым умом Она уверяла меня, что Репо

— добрый призрак, жаждущий помочь и периодически указывающий на возможные

неполадки в работе самолёта. Она считала поведение компании “Истерн” нелепым,

особенно её угрожающие намёки на психиатрическое обследование. По мнению Эмили,

это и было главной причиной молчания лётных экипажей.

Я договорился с Эмили, что, если всё же решусь писать книгу, свяжусь с ней и

приглашу на ужин в мой следующий приезд в Майами. Она уговаривала меня взяться за

эту тему. Слишком много уважаемых и здравомыслящих людей было связано с этой

историей, чтобы она оказалась вымыслом. В их число входили командиры экипажей,

вторые пилоты и борт-инженеры.

Энтузиазм Эмили был заразителен, но мне не хватало времени даже на то, чтобы

обдумать план такой книги. Хотя в предыдущих работах мне приходилось порой

останавливаться на грани реального, новое исследование казалось мне полубезумным

предприятием, к тому же, связанным с потусторонним миром, о котором я почти ничего не

знал. Я предпочитал конкретные вещи вроде смертельного вируса, описанного в

“Лихорадке”, или жестоких последствий развития атомной энергетики в “Мы едва не

потеряли Детройт”. Несмотря на то, что речь в книгах шла о довольно сложных

проблемах, они были вполне доступны для понимания. Факты оставались фактами, в них

не было ничего таинственного. А драматизм, наполнявший их, привлекал меня как

писателя.

Мне было лестно получить награду Нью-Йоркской академии наук за “Лихорадку”.

Это означало, что книга смогла верно отразить лучшие достижения современной науки.

Наихудшей, по моему мнению, стороной науки было проявляющееся порой полное

отсутствие социального беспокойства (например, повсеместное распространение ядерной

энергии, влекущее за собой возможность катастрофы) или отказ учёных обсуждать

исследования малоизученной области паранормального.

Науке известно многое, но она сегодня в состоянии объяснить лишь часть огромного

неизведанного мира. Человеческий мозг — главный инструмент, применяемый наукой, —

сам по себе почти не изучен. Исследовательские возможности человека ограничены, но

периодически он пытается охватить бесконечность. Структура Вселенной намного

сложнее изысканного, но ограниченного инструмента, пытающегося разобрать её на части

и изучить. Разум, несомненно, является чем-то большим, нежели просто мозг, но ни тот, ни

другой не могут разрешить парадоксов, возникающих при встрече с бесконечно великим

или бесконечно малым. То, что уже казалось неделимым, начинает делиться. То, что

умножалось, продолжает умножаться. Обладая единственным инструментом в виде

человеческого мозга со всей его ограниченностью, наука схожа с радиоприёмником,

пытающимся настроиться на телевизионное изображение. Чтобы выйти за рамки своей

ограниченности, науке необходимо совершить суммарный трансцендентальный скачок, в

котором соединяемся необходимая объективность и терпимость к гипотезам, рождённым

творческим воображением.

Я ничуть не сомневался в том, что призраки, или привидения, это нечто такое, с чем

ни учёный, ни журналист никогда не сталкивается, разве что в целях изучения

любопытного свидетельства. Свидетельство — ещё не доказательство, но приближается к

нему, если оно достаточно логично и убедительно. Если же оно и впрямь приближается к

доказательству, мы можем воспользоваться математическим приёмом вычисления, где

символ “X — 0” часто читается как “икс стремится к нулю". Икс никогда не достигает

нулевого значения, но предположение остаётся убедительным и вполне применимым.

Размышляя над этим во время полёта, я понял, что меня снова увлекла

“истерновская” история. Можно ли считать её своеобразным способом вычисления,

никогда не достигающим цели, но стремящимся к ней весьма соблазнительным путём?

Может ли быть, что непосредственный контакт и впрямь осуществим? Мне нужно было

ещё и ещё поразмыслить об этом.