Бунич Игорь – В центре чертовщины

утвердят. Вот Борман — тот, говорят, вообще по-русски не умел. Но я врать не буду. Видел

его только раз мельком на одном совещании. Он, вообще, не по нашему ведомству

числился, а в номенклатуре ЦК. Там свои порядки.

— Борман был членом ЦК? — изумился я.

— Он в номенклатуре ЦК был, — уверенно поясняет Лукич, — а не членом ЦК. Это

не одно и то же. А членом ЦК он не был. Даже кандидатом не был. Хотели было

рекомендовать его в кандидаты, но выяснили, что у него членские взносы не уплачены лет

за пятнадцать, если не больше. Ну, все, конечно, понимали: война там, и всё такое прочее.

Поэтому взыскание ему не объявили, но и в кандидаты не провели. В общем-то, мог и

побеспокоиться об этом. Тем более, столько лет зарплату в инвалюте получал.

Василий Лукич помолчал, что-то, видимо, припоминая.

— Я вообще этих из ЦК не очень любил, — сознаётся Василий Лукич. — Чванливые,

хитрые и жадные. Вертеться умели, как угри. Не ухватишь. Вот и Борман этот — он

заместителем начальника экономического отдела работал — выбил себе персональную

пенсию союзного значения. Хотя право имел только на республиканскую. И жил себе — не

тужил. Умер в 1967 году, так его чуть в кремлёвскую стену не засунули...

— Ну, это уж ты, Лукич, загибаешь, — не выдержал я.

— Насчёт стены? — переспрашивает Василий Лукич. — Нет, конечно, на стену он не

потянул. Его на Новодевичьем схоронили. Можешь сам сходить, могилу посмотреть. Так и

написано: “Франц Бергер — персональный пенсионер союзного значения”. Франц Бергер

— это, вроде, его настоящее имя, хотя не уверен. В те годы как раз было указание на

памятниках настоящие имена не писать. Поэтому генерала нашего, который Троцкого

шлёпнул... Как его?

— Маркадер, — подсказываю я.

— Во-во, Маркадер. Так его похоронили под именем Гомеса. Так и на памятнике

выбили. И звёздочку героя рядом.

— А Борман был героем?— выясняю я.

— Представляли, — вздыхает Василий Лукич, — но не дали. Какая-то у него там

история вышла с казёнными деньгами. Никак отчитаться не мог. А суммы, сам понимаешь,

какие. Но выкрутился. И пенсию пробил, и дачу — и ни дня не сидел. А Мюллера как

посадили, так и пропал...

— Посадили всё-таки? — удивился я.

— По-глупому всё вышло, — снова вздыхает Василий Лукич. — Как началась эта

кампания по борьбе с космополитизмом, так все будто ошалели. Его в эту кампанию взяли.

Какая-то комиссия из ЦКК конспекты его лекций проверила, нашла их

космополитическими и не отвечающими политике партии по национальному вопросу. И

пропал человек...

— Шлёпнули? — спросил я

— Точно не знаю, — Василий Лукич отхлебнул остывшего чаю и продолжал. — Не

знаю. Я-то ребят из ГУЛАГа, которые на спецточках сидели, всех знал. До войны сам,

почитай, лет двадцать на этих спецточках служил. Там и не такие, как этот Мюллер,

сидели. Я с ним тихонечко поговорил, больно уж он мне нравился. Много я, конечно,

сделать не мог, но по мелочам-то помочь мог. Ну, скажем, чтобы крыс в камеру не

запускали, или клопов не сыпали. А если режим другой — чтобы сметану давали, даже

если не положено. Но ребята все, как один, в отказ: не слышали, не поступал такой. Если

бы прямо у нас в подвале шлёпнули, то я это в тот же бы день узнал. Но хочешь верь,

хочешь нет — ничего так и не знаю. — Он понижает голос. — Параша была, что его

израильской разведке передали. Уж очень они хотели знать, что он насчёт сионистов в

своём гестапо накопал. А тут как раз борьба с космополитами — они и влезли.

— Что-то не верится! — я с сомнением покачиваю головой. — Вот так вот: взяли

просто и передали?

— Просто ничего не бывает, — отвечает Лукич. — Не просто, а в обмен на что-

нибудь. Вы нам Мюллера, а мы вам “дело врачей”.

— “Дело врачей”?! — в ужасе кричу я, — Причём здесь “дело врачей”?

— Ну, если ты таких простых вещей не понимаешь, — смеётся Лукич, — то мне тебе

и не объяснить. Ты знаешь, что Сталин два раза в Тель-Авив лично летал? — Лукич

наслаждается моей растерянностью, специально делает паузу, глядя на меня с ухмылкой, а

затем поясняет. — Подлечиться ему надо было. Хозяин-то у нас был совсем плох. Это мало

кто знает. В сорок третьем, после Тегерана, думали, что всё уже — концы отдаст. Спасибо,

Гитлер своего врача прислал, еврея. Моррель его фамилия, или что-то в этом роде. Уже не

помню. Так тот его вытащил. А после войны этот Моррель в Израиль уехал...

— Вместе с Гитлером? — ехидно спрашиваю я.

— Причём тут Гитлер? — отмахивается Василий Лукич. — Гитлер у нас на Кунцево-

4 жил, дай Бог памяти, чуть ли не с июля сорок четвёртого. Это уж ты мне поверь. Не со

слов говорю, а сам всё видел. Мы во время войны под Смоленском специальный аэродром

держали. Так самолёты Москва-Берлин летали, как по расписанию. Кто летал, зачем летал

— не нашего ума дело. А вот принять самолёт, заправить и дальше отправить — этим как

раз мои люди и занимались. Немцы всё свои трёхмоторные “Хенкели” гоняли, а мы на