Бунт

Принцесса улыбалась, вся розовая и восхитительная от огненного зарева, и смотрела загадочным взглядом. Немой бросал в огонь целые охапки камышей и веток, так что языки пламени с веселым треском и шумом выстреливали все выше, а ему становилось все теплее, светлее и радостнее. Вдруг его глаза засветились, лицо загорелось, и сердце неистово застучало – наконец он нашел это слово!

– Сейчас я тебе скажу! – залопотал парень. – Только произнесу – и все изменится. – Он повел победоносным взглядом. – Оно само пришло мне на ум! Что мне волки, морозы и беды! Боже, сейчас, а то меня так трясет, сейчас. Наконец, шепнув ей что-то на ухо, он испуганно отпрыгнул в сторону.

– Господи! Матерь Божья! Господи! Матерь Божья! – повторял Немой, инстинктивно крестясь.

Принцесса росла у него на глазах и предстала перед парнем в золотой короне и красном плаще, а позади нее, позванивая золотой упряжью, бил копытами вороной жеребец.

Его сердце замерло в изумлении перед чудом, в упоении и каком-то священном ужасе.

Она заговорила тем же музыкальным голосом, которого он никогда не мог понять.

– На коня, королевич! На коня! – Каждое слово заиграло у него в душе, как колокол на Пасху.

Немой вскочил в седло, собрал поводья, ударил жеребца пятками, и они понеслись с ветром наперегонки. Принцесса сидела перед ним, он крепко держал ее, не прекращая погонять коня.

Лишь ветер шумит в ушах и стегает лицо, лишь дух захватывает, и у коня селезенка ходит, лишь перед глазами пролетают какие-то земли, какие-то леса, какие-то реки, наконец зазвучала в нем песня сверхчеловеческого счастья, но они все несутся, несутся все быстрее, несутся всем миром, несутся к королю-отцу, на свадьбу…

Часть вторая

VI

Огромные, похожие на ржавые валуны облака, застилающие небесный свод, стали трескаться, распадаться на куски и превращаться в груду обломков. Голубые просторы исчезали под их наплывом. Зловеще темнели долины. Свет тускнел. Слепнущие глаза нового дня затягивались пеленой. Неуловимый ветер застонал с пронзительным свистом. Страшно закричали какие-то птицы. Непроглядные леса разразились шумом, словно взволнованное ураганом море. Кровавые языки немых молний замелькали в угрюмом сумраке. Какой-то безумный дикий рев раз за разом срывался с земли. А в степи один за другим вырастали смерчи и, покачиваясь, будто огромные, упирающиеся в небеса верете-на, наматывали на себя гаснущую пряжу дня. Вдруг наступила мучительная тишина. Фантомы чудовищных веретен вращались пьяными спиралями все быстрее. Они казались лесом голых стволов, увенчанных лишь кронами рыжих растрепанных косм. В какой-то момент грянул страшный громовой ансамбль. Громы били так часто, что превратились в один непрекращающийся гул, от которого обрушивались облака, засыпая землю песком удушающих тяжелых туманов. Все пропало в непроглядной серости, а земля под раскатами немолкнущего рокота, казалось, проваливалась в бездонную пропасть. Всякое существо замирало в смертельном ужасе. Неведомые силы топтали дрожащую землю. Песнь смерти пели ей громы. Песнь смерти завывали поднимающиеся в сумраке вихри, так что земля казалась лишь грудой песка, рассеиваемой ими по бесконечным просторам.

– Не двигаться! Лежать на месте! – звучал командный вой, потому как стада бросились наутек. Рекс вместе с овчарками и целой сворой волков обегал стада и клыками принуждал их к послушанию. Он едва скулил, и из пасти у него вырывались лишь клочья кровавой пены. Он необычайно утомился и, подавив всеобщую тревогу, рухнул на каком-то холме с высунутым языком, едва дыша от усталости. Стада укладывались вокруг холма необозримым кругом. То непонятное, что творилось на небе и на земле, мучило их безумным страхом. Воздух дрожал от протяжного жалобного рева и стона! Кони со ржанием били землю копытами. В серых пучинах все ярче стреляли изумрудные овечьи глаза, и все жалобнее звучало душераздирающее блеяние. Тревожно дрожащий волчий вой раздавался со всех сторон. Псы, будто безумные, с носами, прижатыми к земле, без устали преследовали непонятно кого. Тоскливое коровье и воловье мычание гремело суровым басом. Даже свиньи, обычно мудро-равнодушные, теперь беспокойно повизгивали. Ибо все страдали одинаково. Что хуже, эти сухие туманы облепляли их шкуры ледяными хлопьями, пробирая насквозь до самых костей. Так что они каждую минуту поднимали свои тяжелые головы, а их слезящиеся глаза блуждали во мраке. Но ничто не предвещало каких-либо изменений. День не возвращался, а темнота сгущалась все больше. Лишь Рекс не терял спокойствия и самообладания. Он пережил уже не одну бурю. Ему на память пришла страшная пурга, которая как-то мотала его по полям целых три дня. Пес переждал ее в голоде и холоде под каким-то камнем.

– В хлевах им всегда было тепло и тихо, – прорычал Рекс, раздраженный стонами.

– И волкам не по вкусу такая погода! – проворчала в ответ одна из овчарок, поводя ушами.

– Так пусть поищут себе другую, – его сердили эти постоянные жалобы.

– А если этому мраку не будет конца? – вздохнул, яростно почесываясь, другой пес.