Бунт

Холодно было в мире. На лету замерзало дыхание. Животные прижимались друг к другу. Жестокая судьба объединяла даже врагов. Внезапно ожившая надежда разожгла в них дружбу и сочувствие. Они возжелали стать братьями друг для друга. Овцы приняли к себе дрожащих от холода свиней. Лошади искали тепла у собак. Могучие жеребцы с детской доверчивостью прижимались к косматым волкам. Даже овчарки, несущие стражу вдоль границ лагеря, улеглись рядом с коровами. Они искали друг у друга тепла и утешения. Всех охватило бессильное молчание смертельной усталости. Лишь в головах роились какие-то фантастические призраки; сновали неуловимые шепоты, а временами какой-нибудь голос то звучал, то замолкал без следа, так что путешественники поводили ушами и поднимали головы. Иногда казалось, что они уже чувствуют запах молодых колосьев и клевера; раздутые ноздри долго вдыхали этот аромат, пока он не превращался в острую вонь навозных куч, в которых лежали стада. Со стенаниями прощались они с приятными иллюзиями. Они боролись с призраками как могли, но наяву им виделись какие-то неясные диковины, чудесные затуманенные воспоминания и события, никогда с ними не происходившие. Когда наконец сон улетучивался, а крепко зажмуренные глаза начинали видеть что-то далекое и давнее, на них обрушивалась тоска. Она рождалась из мучений, страхов и страданий, словно ядовитые пары из болотистых топей. И тоска захватывала их могучей волной, то с яростью швыряя под небеса, в ледяную пустыню без солнца и звезд, то сбрасывая в пропасть, на самое дно тревог, страхов и ужаса. И прежде чем они успевали опомниться, она уже выносила их на какие-то пологие берега тихих и сонных бухт, откуда взгляд простирался в необъятные дали, в солнечные пространства, в поля, пахнущие дымом человеческих жилищ. Или вновь хватала их сердца, словно орел беззащитного ягненка, в хищные и жестокие когти сожаления, отчаяния и постоянно терзающей муки. И через минуту сваливалась на них страшной тяжестью и давила без милосердия, валяла в грязи, заставляя почувствовать весь ужас существования без солнца, без завтрашнего дня и даже без надежды. Они стали вскакивать, ворочаться с боку на бок, бегать по кругу, рыть копытами землю и рыскать туда-сюда. Цепи держали их крепко, а тоска змеиными изгибами обвивала их души и душила все сильнее. Хрипящие стоны доносились из глоток, тяжелые головы бились о землю, и эта странная невыразимая боль так терзала, что они падали смертельно уставшие, оставленные на произвол судьбы. Лились обжигающие слезы, и мучения оборачивались необыкновенным блаженством и упоением. О смерть-спасительница! Все живое билось в рыданиях. Сразу из темных подвалов стали выползать призраки каких-то воспоминаний. О пресвятая благодать! Воскресли в памяти ушедшие дни. В безумных глазах словно заиграли весенние поля, лето в разгаре, долгие тихие ночи, и что-то в них звучало, будто давно услышанная где-то песня. О блаженное чудо! О чем она? О чем? Растворялись туманы, с глаз спадала пелена. Как это было? Когда это было? И где? С дрожью недоверия погружались они в эти дрожащие образы. Давние хозяева сновали между ними; их глаза страшно поблескивали в темноте, их голоса, вызывающие тревожный трепет, раздавались над преклоненными к земле головами. Но – о чудо! – никто их уже не боялся. Сладкое бессилие покорности сковывало сердца. Их языки хотели лизать эти благодетельные руки. Их спины и головы сами искали ласковых прикосновений. Какое спокойствие охватывало душу! Как когда-то, когда-то давно, как всегда. И воспоминания, словно сладкий туманный чад, плыли запахами хлева, полей и корма. Какие-то разогретые сумерки в лучах заката, припорошенные золотистой дорожной пылью, полные рева и грохота. Они возвращаются табунами, возвращаются с набитым брюхом, возвращаются сытыми. Человеческие щенки визжат, и время от времени кто-нибудь из них как хлестнет кнутом! Этот удар слаще материнской ласки. Скрипят колодезные журавли, в корытах плещется холодная, освежающая, утоляющая жажду вода. Болят натруженные кости – что за удовольствие улечься на сухой соломе в темноте и тепле, под усыпляющее жужжание мух. И не надо ни о чем беспокоиться. Достаточно быть преданным своему хозяину, а чтобы мы ни в чем не нуждались – это уже его забота. Ведь так было веками, тысячи поколений – и так должно быть всегда, всегда… Роились воспоминания, вызванные гложущей тоской.

– Лишь дураки восстают против вечных законов.

– И дорого расплачиваются за их нарушение!

– А надо было меня слушать! Я знал, чем это все закончится! – горько мямлил Пегий – старый вол с отбитым рогом.

– Этот паршивый пес украл у нас все. Зачем мне теперь эта отросшая шерсть! – заблеял баран.

– Он украл у нас счастье, украл у нас жизнь; он обрек нас на скитания и отдал на растерзание несчастьям.

– А надо было меня слушать! – пытался перереветь всех вол, высовываясь вперед.

– Во всем виноват Рекс! И Хромой! Затоптать! Разнести копытами! – неистовствовали бараны.

Им вторил всеобщий рев, еще долго звучавший обидами, жалобами и гневом.