Бунт призраков

– Что ж, я сам сказал, что ты можешь выбрать любой объект. Куда мне встать? – спрашивает он и жестом зовёт меня за собой. – Идём, поищем хороший свет.

Мы обходим двор и встаём у тонкого клёна за часовней. Ветви большей частью голые, кроме нескольких сухих листочков, которых ещё не сорвали осенние ветра. Всё же он по-своему прекрасен, и солнечные зайчики пляшут на его стволе.

– Может быть, здесь? – спрашивает Чарльз, прислоняясь рукой к клёну.

– Да, – говорю я. – Здесь.

Он устанавливает штатив и прикрепляет камеру, проверяя кадр через маленький видоискатель, затем подзывает меня. Вспышка не нужна на улице при таком свете, и я рада. Никак не привыкну к порошку и взрывам, к тому же это обязательно напомнит мне о том, что произошло в зале собраний.

– Вот так наводишь резкость, – говорит он, поворачивая линзу объектива. Он настраивает экспозицию и кладёт палец на кнопку. – Это затвор. Нажми, когда будешь готова. Понятно?

Я киваю, подходя к камере, будто впервые.

Чарльз бежит к дереву. Ветви – словно крылья, растущие на его спине, а поле позади него усеяно надгробьями.

– Я готов, – говорит он, пряча руку в карман. На его лице играет скромная улыбка, а в глазах столько тепла и радушия.

Чарльз стоит не шелохнувшись, ждёт, пока линза соберёт свет и сформирует изображение, навсегда отпечатав его на стекле.

Я настраиваю кадр, щурясь в видоискатель. Всё кажется таким крошечным и искажённым, когда смотришь через маленькую стеклянную линзу.

Позади Чарльза я замечаю движение. Наверное, ветер играет в листве или стайка птиц. Но вдруг я вижу контур головы, плечо, два бледных глаза и белые волосы.

Что-то приближается к нему. Или кто-то. Похоже на одну из тех теней, но в дневном свете она такая тусклая, всего лишь слабое мерцание.

Мне хочется крикнуть, предупредить его, что эти существа опасны. Они схватят его, утащат в сияние, на другую сторону.

В панике мои руки деревенеют и…

Щёлк.

Я поднимаю голову, чтобы закричать, но позади Чарльза никого нет, а экспозиция уже готова. Я открываю рот, предостережение вот-вот сорвётся с моих губ, но я сдерживаюсь. Мне померещилось. Это всего лишь тёмные пятна перед глазами, которые всегда появляются от яркого солнца.

Я отодвигаюсь от камеры, а Чарльз хлопает в ладоши и говорит:

– Давай-ка посмотрим, что получилось.

Мы идём по петляющим коридорам через весь дом в тёмную комнату. Он включает красную лампу, готовит реактивы и берётся за работу. Когда появляется изображение, я вижу всё, что я видела своими глазами, но в негативе, шиворот-навыворот. Ясное небо стало тёмным, а тёмные ветви почти белыми. Я наблюдаю, как черты лица Чарльза обретают форму, будто из ниоткуда.

– Даже не помню, когда я последний раз фотографировался, – говорит Чарльз, наклоняясь над изображением. Он поднимает его, чтобы получше рассмотреть. – Вообще-то я…

Вдруг он роняет пластинку в лоток с реактивом, будто она обожгла ему пальцы.

– Лиза, – шепчет он и смотрит на меня удивлённо, красный свет лампочки отражается в его очках маленькими огненными пятнами.

Он показывает на пластинку. Позади него между надгробьями стоит фигура, призрачные очертания женщины, парящей над травой.

– Призрак.

– Нет, – говорю я.

– Смотри.

Чарльз проводит пальцем по силуэту. В том же месте, где я видела мерцание, бледные белые глаза смотрят на меня в упор.

– Не может быть. Никакой это не призрак…

Я ищу другое объяснение, любое разумное объяснение. Может, я забыла отметить пластинку, которую я обработала? Наверняка. Других причин не может быть. Я не оставляла пластинки без присмотра ни на секунду, даже…

Постойте-ка. Нет. Неправда.

Я оставила их на столе за завтраком, вчера, и они были там, когда я вернулась… но кто мог их обработать?

Джон был в столовой. Но это не он, хотя он знает мои методы, и его призраки выходят куда лучше моих.

Мистер Спенсер? Но я отсутствовала совсем недолго, он не успел бы взять пластинки, обработать их и вернуть на стол. К тому же у него никогда не получалось так хорошо. А это творение настоящего мастера, высший пилотаж. Мои призраки никогда не были настолько реалистичными. Мне ни разу не удавалось изобразить их в движении или сделать так, чтобы тело постепенно исчезало там, где ноги соприкасаются с землёй. С ватой слишком сложно работать и создавать такие иллюзии.

Все наверняка поверят, что это точно такая же фотография, как остальные, но я-то знаю. Я-то знаю правду – это совсем другая история.

– У тебя тоже дар, – шепчет Чарльз, прерывая мои размышления.

– Нет у меня дара, – говорю я, и в горле застревает крик.

– Всё хорошо, Лиза. Тебе нечего бояться.

– Я не боюсь. Просто не верю.

Зря я это сказала, но что мне оставалось делать?

– Раньше я тоже не верил. Но теперь верю. Если всё это ложь, то как ты это объяснишь? – спрашивает Чарльз, показывая на пластинку.

Нет. Этого не может быть. Я повторяю себе снова и снова. Кто-то решил подшутить надо мной. Или я забыла, и в моём тайнике сейчас лежит точно такая же фотография, вырезанная из газеты.