Бунтари не попадают в рай

– Хозяин-барин, – пожимает плечами следователь. – На нет и суда нет. Заявление с признанием вины у меня есть. О большем не прошу.

Собственное бессилие обваливается на меня сокрушительным камнепадом. Мне тошно, мерзко и снова нечем дышать. А в груди настоящая агония: печет, стонет от боли, огнем горит.

Нет, ну чем только Глеб думал? Неужели рассчитывал, что я смогу абстрагироваться от чувства вины и наслаждаться незаслуженной свободой? Свободой, которая досталась мне такой ценой?

– Сколько у меня есть времени? – спрашиваю бесцветно.

Я не имею не малейшего понятия, как мне добыть деньги, но надежда, как известно, умирает последней.

– До конца недели. Вот мой номер телефона, – Невзоров записывает его на бумажке. – Если будут новости, звоните в любое время.

Испускаю преисполненный вселенской скорби вздох и устремляюсь к двери. К ногам и сердцу словно привязали гири – каждый шаг дается с болью, а за левым ребром нестерпимо ноет.

Я так мечтала забить на все и опустить руки, но теперь понимаю: морального права сдаться у меня попросту нет. Глеб буквально вынудил меня продолжать борьбу. Он словно предчувствовал, что за себя я сражаться не стану, а за него буду биться до последней капли крови.

Глава 75

Стелла

Главная плохая новость дня заключается в том, что моя долбанная почка никому не сдалась. Оказывается, в России продажа органов запрещена законом. Однако это не мешает целым толпам желающих выискивать в Интернете окольные пути сбыта своих «запчастей» на черных рынках. Пролистав несколько десятков форумов, я понимаю, что предложение в этой сфере сильно превышает спрос, и с досадой захлопываю ноутбук.

Какие у меня варианты? Где мне достать столько денег? Кредит мне не дадут. Ценного имущества у меня нет. Можно было бы плюнуть на гордость и пойти на панель, но сколько лет я должна там работать, чтобы собрать нужную сумму? Должно быть, до самой пенсии.

Скрежет входной двери прерывает поток моих мрачных мыслей и, подскочив на стуле, пулей лечу в прихожую.

– Анна Валерьевна, здравствуйте! – начинаю нарочито беззаботно, но, увидев застывшую в коридоре женщину, тут же пристыжено замолкаю.

На ней нет лица. Мать Глеба не просто бледная, а прямо-таки прозрачная. Выглядит так, будто ее обескровили, разом выкачали всю жизнь. Несомненно, она знает. Ей уже доложили. А я, дура, надеялась как можно дольше удерживать ее в неизвестности.

– Глеб в следственном изоляторе, – еле слышно произносит она. – Ты знала?

Во взгляде женщины море неприкрытой, кричащей боли, которая немым укором хлещет меня по щекам. Какая же я, черт возьми, мразь! Из-за меня страдает не только Глеб, но и его ни в чем не повинная мама, которая по доброте душевной впустила меня к себе в дом. Я словно яд, который просочившись внутрь, уничтожает все вокруг.

– Анна Валерьевна, простите, что не сказала сразу, но…

– Его обвиняют в убийстве твоего отчима, – продолжает она, бегая по мне потерянным взором. – Но ведь это неправда… Неправда же, Стелла? Глеб бы никогда… Никогда, понимаешь? Он ведь хороший мальчик… Да, хулиган. Да, безобразник. Но точно не убийца!

– Ну, разумеется, Глеб ни в чем не виноват!

Я снова начинаю реветь. От жалости к этой убитой горем женщине. От ощущения собственной никчемности. От долбанной несправедливости, которой не могу противостоять.

– Стелла… Стелла, что нам делать? – ее голос пропитан паникой.

Она роняет на пол пакеты с продуктами и, соскользнув по стене, сама приземляется рядом с ними. Косынка, покрывающая ее голову, съезжает набок, закрывая один глаз, но Анна Валерьевна, кажется, этого не замечает. Женщина находится в глубинной прострации и как заведенная сквозь слезы повторяет одну и ту же фразу «Что нам делать? Что же нам делать?»

Внутри меня рвется еще одна струна, и я, громко всхлипнув, опускаюсь на пол рядом с ней. Нахожу ее тонкие трясущиеся руки и прячу их в своих ладонях. Глеб так любит свою мать, и, кажется, теперь я люблю ее тоже. Черт возьми! Да я люблю вообще все, что с ним связано: каждую мелочь, каждую деталь…

– Анна Валерьевна, я что-нибудь придумаю, слышите? Мы вытащим Глеба из этой беды! Мы ему поможем!

– Может… Может, мне продать квартиру? – спрашивает она. – Может, предложить денег судье или еще кому-нибудь? Я в фильмах видела, что это может помочь…

На секунду, буквально на секунду я зависаю в нерешительности. Да, наверное, денег с продажи квартиры хватило бы для того, чтобы освободить Глеба. Но следом прилетает простая и ясная мысль: если я впутаю его мать в наши проблемы, он мне этого никогда не простит.

А ее сменяет еще одна более трезвая: пускай уж лучше Глеб проклинает меня, чем гниет в тюрьме. Оставлю вариант с квартирой на самый-самый крайний случай.

– Ну что вы, Анна Валерьевна, не горячитесь, – через силу улыбаюсь и осторожно поправляю косынку на ее голове. – Квартира вам с Глебом еще пригодится.

Она рыдает у меня на плече, а я глажу ее русые с вкраплением серебряных нитей волосы и заживо горю в аду.

Пожалуй, мне надо перебрать варианты добычи денег заново. Возможно, черный рынок органов не такая уж бредовая идея?

* * *