Бунтарка

Сам не знаю почему, но я прохожу мимо Коры в ее комнату. Мне следовало бы развернуться и уйти, но что-то в этой грязной постели, на которой они с Аполлоном недавно занимались сексом, притягивает меня, пронзая сердце насквозь. Это просто пытка, и, кажется, я снова не могу остановиться и перестать себя мучить.

Я бросаю ее сумку на кровать и отступаю назад, но не ухожу из комнаты. Кора, одетая в футболку и серые трусики, медленно подходит ко мне. Ее ноги босы, но, похоже, ее это не волнует. Расстегнув молнию на сумке, она вынимает из нее футболку, черные легинсы, белые носки и туалетные принадлежности, а затем достает какую-то серебряную цепочку.

– Что это? – спрашиваю я, когда она раскрывает ладонь.

Она смотрит на меня, и я вижу, как краснеет ее лицо, становясь почти такого же цвета, как и растрепанные волосы. Подойдя ближе, Кора протягивает мне цепочку, на конце которой висит кулон из черного камня, оправленный серебром. На обратной стороне написано: «К.С. с любовью».

Меня пронзает приступ ревности, который мне приходится мысленно подавить. Быть любимым – это так важно. Важно иметь что-то, за что можно держаться.

Я возвращаю ей кулон с цепочкой, но она отмахивается.

– Оставь его себе, – говорит она.

– Что? Почему?

– Потому что мои родители отправили меня в лагерь на острове. Они остановили свой выбор на нем только после того, как убедились, что я не смогу совершить чертов побег. – Она подходит ближе. – Кто так делает? Это они организовали все, что, черт возьми, с нами случилось. Тот парень, ворвавшийся в клуб Адских гончих, судя по всему, до этого совершенно не испытывал проблем с тем, чтобы убить любого, кто вставал у него на пути. Это чудо, что он не всадил в тебя пулю. – Она тычет пальцем мне в грудь. – Господи, Джейс, тебя чуть не убили.

– Но не убили же. – Я хватаю ее за запястье.

– Он посадил тебя в свою машину и ударил электрошокером.

Она вырывается из моих объятий и снова толкает с гораздо большей силой, чем я ожидал. Я чувствую, как во мне вспыхивает гнев, и, схватив Кору, я притягиваю ее ближе, а затем наклоняюсь к ней, пока мы не оказываемся нос к носу.

– Меня тошнит от этого города и тошнит от того, что все берут надо мной вверх. Тошнит от Аполлона, выставляющего напоказ, что у него есть к тебе чувства. Тошнит от Вульфа, который может прикасаться к тебе.

– Возможно, для тебя это новость, засранец, но ты тоже можешь прикасаться ко мне.

Черт, что она сказала?

Я прижимаю Кору к стене, видя, как ее грудь поднимается и опускается все быстрее и быстрее. Ее взгляд прикован к моим губам. Кажется, что все в этой гребаной вселенной сосредотачивается на этом моменте, и я не могу пошевелиться.

– Ты можешь получить меня, если не будешь после этого вести себя как придурок, – добавляет она.

Что это? Уточнение?

– А что, если я не могу не быть придурком?

Я покачиваю подвеску прямо перед ее лицом, и гравировка, обращенная к ней, медленно поворачивается ко мне.

– Надень это, хорошо?

– Я даже не знаю, как это попало в мою сумку, – хмурится она.

– Ну и что? – Я отпускаю ее, но не отхожу.

Если она хочет пройти мимо меня, то ей придется прикоснуться ко мне, но, видимо, сейчас она на это не настроена.

Я расстегиваю застежку на цепочке и перекидываю ее вокруг шеи Коры, застегивая под подбородком, хотя украшение достаточно длинное, чтобы его можно было надеть через голову. Затем я поправляю его, и подвеска ложится прямо в ложбинку между грудей Коры. Она прячет ее под рубашку, подальше от чужих глаз.

– Хорошо, – бормочет она. – Я буду его носить, но…

– Но?

– Это не значит, что я их прощаю. – Она странно смотрит на меня, а затем касается ладонью моей щеки, от чего я вздрагиваю.

Вопреки моим ожиданиям, она не убирает руку, а проводит пальцами вдоль скул. Возможно, это первый раз, когда она прикасается ко мне вот так, осторожно. Моим чувствам становится тесно в груди, и во мне вдруг разгорается интерес: как ведут себя с ней Аполлон и Вульф? Как они справляются с ее мягкостью и нежностью? Черт, я не могу рядом с ней держать себя в руках, не могу вести себя мягко и с любовью, когда сам пылаю похотью.

– Отец тунеядец и погибшая мать, – тихо говорит она, и я сдерживаю дрожь. – А потом ты попал к Церберу?

– Что-то вроде того.

Кажется, мы слишком быстро перешли к этому разговору, но я не хочу говорить о моем прошлом. Только не сейчас.

Опустив руку, которой прикасалась к моему лицу, Кора берет меня за руку и ведет по коридору к свободной спальне. Я пропускаю ее вперед и, стоя в дверном проеме, наблюдаю, как она застилает мою кровать медленными, методичными движениями. Закончив, она садится на постель, а затем, откинувшись назад, прислоняется к стене и указывает на место рядом с собой.

– Я подежурю, – говорит она.