— Ну скажи честно, сколько девок? — продолжал цепляться Джанфранко.
— Две всего! — заорал Лука. Две!
— А может, меня с собой возьмёте?
— Я тебе, балда, итальянским языком говорю, девок всего две. Понимаешь? Две.
— А может, какая из них покладистая будет, я тоже где-нибудь пристроюсь, — продолжал занудствовать Гопак.
— Возьми его, Лука, — посоветовал Пепе, — вдруг у тебя ничего не выйдет, так его вторым номером пустишь, он парень деревенский, у него получится.
— Отстаньте от меня, уроды, — взбесился Крючок и, пнув ни в чём не повинную бочку, ушёл, матерясь, в сарай и закрылся там.
Пепе продолжал смеяться и отпускать злые шуточки, а огорчённый отказом, но не сломленный духом Джанфранко пошёл к морю, где стирал рубаху Пиноккио.
— Послушай, Буратино, а вы к девкам собираетесь?
— К девкам.
— А меня возьмёте?
— Да пошли, — согласился Пиноккио, — только ты помойся, что ли, а то ведь к барышням идём, а ты как с помойки.
— Это я мигом, — обрадовался такой неожиданной удаче Гопак, — только я вот одного в толк не возьму, что вы в этом ежедневном мытье находите?
— Пойми, Джанфранко, — начал Буратино, — люди не любят дюже грязных. Вот, к примеру, как ты думаешь, какая шлюха больше денег зарабатывает, грязная или чистая? — спросил Пиноккио, развешивая свою постиранную рубаху на кустах.
Джанфранко почесал подбородок, раздумывая над ответом, и ответил:
— Какая помоложе да покрасившее.
Буратино понял, что пример насчёт чистоплотности он выбрал неудачно.
— Ладно. Вот ты, Джанфранко, иногда воняешь. Как ты думаешь, опрятной и чистой девушке ты понравишься?
— Ежели бабки буду, понравлюсь. Буратино плюнул с досады и сказал:
— Короче, Гопак, если хочешь с нами идти, мойся весь с мылом и всю одежду постирай, особенно носки. Не согласен — не пойдёшь, это наше с Лукой условие.
— Помоюсь я, помоюсь, — успокоил Пиноккио Гопак, — чего ты так взъерошился? Только, честно говоря, я не замечал, чтобы от меня воняло. Вот когда я на хуторе жил, то там — да, воняло будь здоров. В сортире воняло, от хряка воняло, от папаши воняло, от навоза воняло, от…
— Джанфранко, время уже четыре, — напомнил ему Буратино, — тебе ещё постираться надо и высушиться. Или ты в мокром пойдёшь?
— Так не зима же, я и в мокром могу, только вот ты говоришь, что я воняю, а я не чую этого.
— Своё — оно никогда не воняет, — сказал Буратино и пошёл чистить обувь.
А Гопак стал стаскивать с себя одежду и приговаривать:
— Ох уж эти городские. Воняет им, вишь. Вы бы нашего хряка понюхали или, опять же, сортир наш хуторской.
Вечером три молодых человека приятной наружности вальяжно прогуливались в центре города, они покуривали и нервно посмеивались — слегка волновались, ожидая дам. Со стороны эта троица выглядела несколько странно, один из них был ярким примером провинциального щёголя, второй имел вид преуспевающего жулика, а третий и вовсе смахивал на фермера, приехавшего в город на ярмарку и попавшего в дурную компанию.
В общем, ребята курили, томясь в ожидании, и болтали:
— Кажется, они опаздывают, — произнёс Буратино.
— С бабами завсегда вот так, — отвечал опытный Лука, который сам уже немного сомневался, что девушки придут.
— А вдруг продинамят? — спросил Буратино, выглядывая в толпе гуляющих девушек.
— Морды порасколачиваю, — посуровел Лука.
— Баб, лошадей и коров бить нельзя, — произнёс Джанфранко, — кнутом или там вожжами, оно, конечно, да, оно полезно. А кулаком ни-ни.
— Это почему это «ни-ни», — не согласился Лука. — Как дам в глаз. А то ищи эти вожжи или кнут. Пока найдёшь, весь пыл пропадёт.
— Вот я о чём и говорю. Ты ей в глаз, а они окривела. Нужна тебе кривая жена? То-то! Не нужна! Баба — она животное хрупкое. Или вот, к примеру, кулаком ей по горбу врезал, а у неё какая-нибудь бабья хворь приключится. Тебе сено скирдовать, а она хворая валяется.
— Интересно, кто же тебя всем этим премудростям научил? — поинтересовался Пиноккио.
— Батька! — с уважением отвечал Гопак. — Святой был человек, мамку никогда кулаками не молотил, только вожжами, любил он её. Потому и сейчас мамка два пуда сена на вилы поднимает.
— Ну, наконец-то, — вдруг неожиданно произнёс Лука, прерывая разговор приятелей, — вон, идут цацы.
Буратино увидел двух девушек, нарядных и по-своему интересных. Не было в них, конечно, ничего особенного, обыкновенные здоровые молодые девицы, но они были, безусловно, аппетитны. Девушки увидев ребят, стали смущенно улыбаться.
— Тебе какая больше нравится? — спросил Лука у Пиноккио.
Конечно, этим яркораскрашенным куклам до кареглазки было далеко. Им было даже далеко до синьоры Алисы, что работала секретаршей в банке, и до синьоры Малавантози тоже было неблизко. Но всё равно они были чертовски аппетитны, и Буратино сказал:
— Вон та, что слева, рыжая.
— Это Луизка, мне она тоже нравится, — произнёс Лука и быстрым шагом пошёл навстречу девушкам. А когда подошёл к ним, сразу сказал: — Где вы лазите, ждём уже вас полчаса, уходить хотели.
— Ой, Лука, — защебетала чёрненькая, по имени Элизка, — пока дождалась, чтобы мамаша на службу ушла, пока голову помыла, пока накрасилась…