От вожделенья, как его срывают,
Едва примерив, чтобы вновь тайком
Надеть и вдруг понять: он стал как кожа —
Хорош иль плох, а заживо не снять!
Ты что-то бормотал там про отливы?
Пойди отлей и – баиньки, мозгляк!
Я не стараюсь выглядеть умнее,
Чем есть, и не умею я читать
Чужие мысли в стадии рожденья,
Верней, когда лишь воды отошли.
Нет, правда, объяснись, я умоляю,
Нормальным языком.
Ну, хорошо.
Хотя старик, чья сбивчивая память
Слабей, чем будут помнить про него,
Когда зароют, – только что, ты помнишь,
Едва не убедил тут короля
(То был всего лишь призрак убежденья),
Что сын его до берега доплыл, —
Он мог доплыть (мы оба это знаем),
Как спящие вот эти могут плыть.
На то, что выжил принц, я не надеюсь.
О, это «не надеюсь» говорит,
О том, что есть великая надежда,
Которой раньше не было пути,
И в почве самых радужных мечтаний
Не расцвела б. Согласен ты со мной,
Что Фердинанд – покойник?
Да, согласен.
И кто теперь наследник?
Кларибель.
Она ж теперь Туниса королева!
Покуда из Неаполя дойдет
Туда письмо с трагическою вестью,
Успеет солнце двадцать восемь раз
Сгореть дотла, погаснуть и остынуть.
Что солнце! Человеку на луне
Придется слезть по лестнице оттуда,
Которую построить из песка
Пигмеи, ныне дикие, успеют,
Усвоив космогонию и сдав
По высшей математике экзамен,
Который примет, может быть, у них
Великий теософ сэр Айзек Ньютон,
Родившийся семь лет тому назад
И даже бороды себе не бривший…
О парике и вовсе я молчу!
О чем ты это? Что за плеоназмы…
Однако да, дочь брата моего —
Действительно Туниса королева,
А собственный наш опыт говорит
О том, что до Туниса путь не близкий.
Не близкий, ох, не близкий! И вопит
Того пути буквально каждый локоть:
«Куда ты, дура, прешься сгоряча?
Одумайся! Сиди себе в Тунисе!»
А я тебе тем более кричу:
Эй, Себастьян, пора тебе проснуться!
Представь, что эти двое здесь не спят,
Но умерли… Им – все по барабану.
А нам с тобой… По чести рассуди
И, если я не прав, скажи мне прямо, —
Вот ты, к примеру, чем ты не король?
А я? Неужто хуже, чем Гонзало?
Язык подвешен так…
Что не сорвать.
И я о том же. Оба мы годами
Под сорок – для политика расцвет!
Ну, ты проникся? Чувствуешь, как строго
Родной Неаполь смотрит на тебя
И требует: «Пора! Пора, товарищ!
Избавь меня от этих недотеп!»
Готов ли ты трудиться беззаветно
Отечеству на благо своему?
Да вроде бы…
Точнее!
А в Милане
Ты так же скинул брата своего?
Да! Так! И что? Милану стало хуже?
Не знаю, как-то совестно…
Ах, так!
А где, скажи, мы все бы нынче были,
Будь с совестью всегда и все в ладу?
Вот взял и устыдился твой папаша
Твоей мамаше… Ап! И нет тебя!
Посовестился пахарь в тучном поле
Стегнуть кобылку… Оп! И что нам жрать?
Вдруг убивать солдаты постеснялись —
И нет войны? И денежки тю-тю?
Пожалуй, что…
Пожалуйста! Пожалуй
Три дюйма стали братцу своему,
А я всучу подарок тот же самый
Болтливому советнику, чтоб он
Потом нам под ногами не мешался,
Правозащитник, знаю я его!
Когда ж мы до Европы доберемся,
Эпический изложим вариант —
Как вчетвером мы храбро тут сражались
С оравою свирепых дикарей,
Как пал в сраженьи старец благородный,
Закрыв отважно грудью короля,
Как сам король, отравленной стрелою
Сраженный все же после наповал,
Успел-таки тебе Неаполь вверить,
А мы над ним, рыдая…
Хорошо!
По-моему, Неаполь все проглотит!
Как только отымею я его,
Как ты – Милан когда-то, друг мой верный,
Освобожу от дани я тебя
И сделаю великим фаворитом
С почетным правом, скажем, не вставать,
Пока нужду великую справляю.
Достань свой меч!
О, только после вас!
Ударить лучше нам одновременно,
Чтоб разговоров не было потом,
Кто сомневался, кто не сомневался,
Кто первый, кто второй…
Понятно. Что ж?
Готов ты?
Да.