Буря

В раздевалку вошел Петя и оглядел нас.

– Ты чего так долго? – спросил его Марк.

– Да там очередь была. Теперь можем идти.

Мы неспешно оделись и вышли из школы. Марк и Петя болтали о своем, а я молча шла рядом. Видимо, из-за задумчивости я не заметила на асфальте огромную лужу, оставшуюся из-за ливня накануне. Очнулась я только тогда, когда Марк и Петя крикнули одновременно: «Вер!» – и протянули ко мне руки, чтобы оттащить меня. Марк тут же убрал руку, видимо растерявшись из-за своей бурной реакции.

– Спасибо, – сказала я.

Петя, казалось, не обратил на произошедшее внимания. По крайней мере, он никак не выдал своего замешательства. Только помог мне обогнуть лужу и недовольно сказал:

– Опять ты в своих мыслях витаешь. О чем хоть задумалась?

– Да так, ничего особенного. Как тебе с Катей танцуется?

– Нормально. А что, ревнуешь?

Меня удивил этот вопрос. Петя задал его без кокетства, а как-то зло, остервенело.

– Нет, зачем мне ревновать. Я тебе верю. И Катя ведь с Марком.

– Что скажешь на это, Марк?

Тот посмотрел сначала на испуганную меня, потом на Петю и улыбнулся непринужденно, как всегда улыбался раньше:

– Я считаю, что все закономерно. Вера верит. Что тут скажешь, гармония!

Мы пошли дальше. Странный инцидент быстро забылся, и атмосфера снова стала дружелюбной. Но я задумалась над словами Пети: «Ревную ли я его? Да нет, зачем? А почему не ревную?» Тут в памяти всплыл разговор с мамой о свадебных мечтах.

«Ты бы хотела за Петю замуж?» – спросила тогда мама.

А я предпочла не думать над ответом, потому что боялась его.

«Почему я не ревную?»

Казалось, что все эти вопросы вели к одному ответу, но я по-прежнему боялась признаться себе в нем.

Мой дом находился на горе́, на которую вела старая, построенная еще в 90-х годах лесенка. Ступеньки почти все поломались и заросли травой, а перила покачивались. Петя поднимался по ней первым, потом шла я, а за мной – Марк. Я снова была погружена в свои мысли и запнулась носком туфли о ступеньку. Почти наверняка я врезалась бы носом в землю, если бы Марк не придержал меня за локоть. И хотя мы с ним уже касались друг друга в вальсе, это прикосновение подействовало так, будто меня ударила молния. Светлые волоски на руках встали дыбом.

– Спасибо, – негромко сказала я.

– Осторожнее.

Марк продолжал смотреть на меня. Я убрала прядь за ухо, улыбнулась и поспешила к Пете, который уже почти дошел до верха лестницы.

Когда мы добрались до моего подъезда, Марк, как обычно, остался вдалеке, давая нам с Петей возможность поговорить наедине.

– Ты какой-то взъерошенный сегодня, – сказала я Пете. – У тебя все нормально?

– Да, просто устал.

Он хотел поцеловать меня в губы на прощание, но я подставила щеку. По быстрому вздоху я поняла, что Петя снова разозлился. Но он ничего не сказал, быстро поцеловал меня сухими губами, и они с Марком ушли.

8

Почему-то последний школьный год принято считать самым милым, приятным и незабываемым. Но май выпускного класса выдался необыкновенно тяжелым.

Смех перерастал в панику. Экзамены поглотили все наши мысли.

Все словно стало горящим адом. И даже спокойная, рассудительная Света иногда плакала, волнуясь из-за экзаменов.

Неловкость и нелепость на репетициях с Марком сменялись бесконечными часами учебы и долгими ночами, когда я не спала, а все думала, думала, думала. Все мои знания о себе же самой были скудными. Я осознавала только те прекрасные идеалы, которых хотела достичь, но понятия не имела, какие пути в жизни вели к ним. А сделать неправильный выбор было страшно.

Однажды, когда в очередной раз кусала уголок подушки, заглушая так свои всхлипы, я вдруг поняла, что откладывать разговор с родителями уже некуда и нужно набраться сил, потому что с математикой и физикой мне не по пути. Да, я разбиралась в них, да, могла решить задачи и что-то сообразить, но стать лучшей в этом деле, сделать что-то полезное не смогла бы. Я пыталась вспомнить, как вообще оказалась на физмате. В памяти всплыло массивное папино улыбающееся лицо и его уверенный голос: «Физмат – вот это круто, соцгум тебе на фиг не нужен!» А мне так хотелось быть крутой и классной, чтобы родители гордились мной, что я даже не спросила себя, к чему у меня лежит душа.

Но тогда она особо ни к чему и не лежала. Я предпочитала гулять с Леной и нашими мальчиками, не задумываясь о будущем. Поэтому что соцгум, что физмат – было все равно. А что сейчас? А сейчас на меня преданно смотрели со стены десятки фотографий. Лучшие из них я сделала благодаря Дмитрию Николаевичу. И именно эти мгновения XXI века увидят через сто лет другие поколения. Увидят и подумают: «Ух ты, так у них тоже была жизнь…» Пусть ученые-физики трудятся над машинами времени в своих лабораториях. Пока науке недоступны скачки между веками, я хотела сохранять века уже сейчас, хотя бы на фотоснимках.