Буря слов

Взгляд Ниньо-451 утыкается в её рукав, под которым на коже чернела памятная метка. Голос чуть хрипит, когда он, преодолев себя, всё же говорит:

– Я думал, маг всего один. В Кубе. А ты взялась ему подражать. Ну… пошутила.

Уголки широкого рта ползут вверх. Розамунда улыбается и, подмигнув, задирает серую ткань рукава. Под ней – спицы-косточки, голубые нитки вен… А букв нет.

– Пошутила, да не совсем, – весело произносит Розамунда. – Это была проверка.

– Проверка?..

– Ага. Ты ведь сын Критика. И должен был сдать меня с потрохами. Я же номер специально сказала! Чтобы узнать потом, будут ли девочку с таким номером искать или нет. Но ты сохранил секрет… Знаешь, ты мне сразу понравился, Глазастик, – Розамунда на мгновение касается его руки, немножко краснеет и торопливо продолжает: – Я за тобой сто лет как наблюдаю. А теперь могу рассказать тебе больше. Хочешь, про Магов скажу?

Ниньо-451 ошарашенно молчит. И кивает, не в силах облечь согласие в слова.

…Как же странно всё это.

Они сидят на худосочном матраце, касаясь боками. Одни-одинёшеньки в ночи. Па незримо и неслышно спит в дальней комнате, чёрная форма его аккуратной стопочкой сложена у кровати. Он не знает, что в дом пробралась незнакомая нинья, не знает, что она шепчет в ухо сыну лёгким и коварным, словно сквознячок, шепотком.

Розамунда держит слово и рассказывает. О том, что в их Городе уже давно прячутся Маги, готовые нарушить Порядок. О том, что они скоро освободят пленённого в Кубе предводителя. О том, что следом Творец падёт, и Город расцветится Хаосом, который подарят ему победители…

– …Представляешь, Глазастик?! – в голосе Розамунды придушенный, безумный восторг; на мочку Ниньо-451 летят капельки слюны. – Долой одинаковость, долой однообразие! Ха-ха! Люди смогут жить, как хотят. Танцевать, рисовать, писать… Творить как хотят!.. Никаких шаблонов, никаких эталонов, никаких унификаций! Всё своё, уникальное! Мы сможем выращивать настоящие цветы, самые разные, красивые-прекрасивые. Выкинем эти уродские, пластиковые флоресы без цвета и запаха! Сможем готовить по собственным рецептам, шить и носить одежду, которая нравится, выглядеть и называться, как нравится… И комнаты, дома станут их владельцам под стать! И отныне все будут Творцы!..

Ниньо-451 чувствует, как от шквала новостей нутро то и дело сводит судорогой. Отодвинуться бы, но Розамунда жмётся впритык, продолжает шептать в ухо – настойчиво, жарко. И всё-таки серая комнатёнка не желает изменяться по её словам. Ниньо-451 просто не может себе это представить.

И не хочет.

– Папа тебя очень любит? – без предупреждения спрашивает Розамунда. Вроде бы отводит взгляд, закидывает в рот конфетку… Но так и следит сквозь приспущенные ресницы.

Ниньо-451 удивлён таким вопросом.

– Да. И я его. Как же ещё? Мы одни друг у друга. Ведь Ма…

Ниньо-451 запинается, не может договорить. Розамунда с умным видом кивает:

– Конечно, – потом добавляет куда-то в сторону: – Я вот своего тоже люблю, – и, глянув на луч, который пробился в окно, вдруг соскальзывает с кровати.

Ниньо-451 встаёт следом за ней.

– Мне пора, Глазастик, – сообщает Розамунда, поправляя на юбке складочки. Смотрит на него с непонятной хитринкой. – А у тебя сегодня важный-преважный день, так?

Ниньо-451 багровеет, понимая, что совсем позабыл про выставку. Чуть не кидается к планшету, но остаётся на месте под взглядом Розамунды.

– Скоро и ты будешь рисовать по-другому, – улыбаясь, говорит она. – А пока… Удачи, Глазастик. Не доверяй Творцу.

Щелчок, поднятое стекло. Утренний бриз, что донёсся из бетонированного сада…

Розамунда машет рукой.

И исчезает, оставив на подоконнике конфету.

***

Кипельно-белый, жёсткий, точно накрахмаленный зал. Огромный экран, проектор – чёрный, словно капля тёплого мазута… И выводок ниньосов-мышат – организованных, квадратно-сгруппированных пять на пять: одинаково-серые кафтаны, юбки, шортики…

У каждого – серебристый планшет в цепких лапках. У каждого – блеск в глазах, неистовое желание показать себя. Вокруг – щебет, попискивание, шёпот:

– …Ты какой Эталон срисовал?

– Этот.

– А я – тот. Правда, копия?

– Мой тоже хорош. Тютелька в тютельку!

– Ага!

– Здорово! Похвалят всех! Творец…

Наспех проглоченные слова, тишина. Бесцветные, стриженные под одну гребёнку головы – щетинистые у всякого ниньо, с каре до плеч у всякой ниньи – синхронно поворачиваются влево.

На выставку пришёл Он.

Алебастровый, высокий. Не человек, а колосс. Не человек, а колонна.

Он взирает на ниньосов, чьи сердечки трепещут от волнения.

И Ниньо-451 конечно же в их числе.

Он почти забыл приставучую Розамунду. Забыл разговор – вязкий, непонятный и… пахучий. Пахнущий первобытной опасностью, как роза сорта «Алая гроза».

На гибкой маске, что белее гипса, появляются складки у самых уголков рта. Великий Творец одаривает свою паству симметричной улыбкой и опускает седалище на трон – эргономичное кресло.

Показ работ начинается. Ниньо-451 ждёт своей очереди, приплясывая от нетерпения. На экране воюют стрелки и круги, выгибаются игольчатые линии… Вспыхивают, гаснут сломанные посерёдке палки…