Буря слов

Эталон за эталоном, образец за образцом. Белый гений удовлетворённо кивает, видя, как творят по его лекалам. Он не скупится на слова одобрения, нет. Поэтому каждый мышонок так и сияет, получив похвалу.

Ниньо-451 подаётся вперёд, будто спринтер, готовый стартовать.

С потолка скрежещет металлический голос:

– Четыре-пять-один. Ваша работа.

На маске – всё та же улыбка. Материя льнёт, облегает… Скрывает лицевую плоть. Глаза в прорезях блестят – тёмные, точно потухшие фары мобиля, – мимоходом отмечает Ниньо-451, подсоединяя планшет к проектору.

Ничего. Сейчас они вспыхнут от восторга!

Вот загорается индикатор… Вот файл уже на десять… тридцать… пятьдесят процентов готов к показу… И вот…

Ниньо-451, предвкушая триумф, нажимает пальцем кнопочку.

На огромном экране вспыхивает картина. Какую-то долю секунды все видят знакомые черты Эталона, кажется, № 5…

…А потом цифровой рисунок морщится, тает, как сахарная крупинка в чае.

И экран взрывается багровыми ошмётками.

Сдавленный, долгий-предолгий вой по всему залу. Хочется закрыть глаза, скрючиться, а лучше – убежать!.. Но все взоры приклеены к будто истекающему кровью экрану. Словно гигантская, вспоротая утроба, на экране ёрзает трёхмерное нечто, сыпет фигурами, лицами, формами ужасающе разных предметов и людей…

Карминовый хаос непрерывно крутится, вертится, летает. Исторгает из себя всё новые и новые, непостижимо пугающие образы…

И, отдав всё до остатка, – исчезает…

Рассыпав миллион электронных, «Алых гроз».

Мёртвое безмолвие обволакивает уши. Перед глазами Ниньо-451 – оцепенелого, блёклого огрызка мела – медленно возникает маска, на которой больше нет улыбки. Ни единого следа.

– Это не я! Не я!.. Не я!!! – пробивается истеричный вопль изнутри.

В глазах – разбитых фарах зажигается далёкая искорка.

– Не…

Шорох, вздох. На голове – незримые тиски. Пространство заполняют чёрно-красные мухи.

…Критики вырастают вокруг неслышно и неизбежно.

Чернота смыкается.

***

– Ничтожес-с-ство… Ничтожес-с-с-с-с-ство…

Голос шипит со всех сторон. Посвистывает смертельным, пущенным из трубы газом. Зарёванный Ниньо-451 сидит в уголке, пялится в непроглядную тьму.

Мышонок в ячеистой западне. Глупый, глазастый мышонок.

Ниньо-451 начинает хохотать. Потом – плакать. Хохотать снова.

Чёрный куб, что пугал с беззаботного детства, наконец-то получил его. Заполнил узником ещё одну ячейку в ненасытном брюхе.

Теперь Ниньо-451 – пленник. Отступник, чьи оправдания не захотели принять.

– Па… – едва слышно, жалобно зовёт он. – Па…

Его не было. Ни тогда, ни теперь. Чужие, незнакомые Критики набросились всем скопом, спеленали, уволокли, а затем…

– Ничтожество… – опять припечатывает динамик, и Ниньо-451 содрогается по новой.

Следом накатывает тошнота. Но желудок давным-давно пуст, его корёжит от спазмов без рвоты. Чувство, что Ниньо-451 выкололи глаза. Темнота жжёт – хоть смотри в неё, хоть не смотри.

Мучитель-воспоминание подбирается втихаря. Шепчет, кружит ночным кошмаром.

Алая роза. Алая гроза.

– Ненавижу… Ненавижу тебя, Розамунда!.. – вопит Ниньо-451. Крик врезается в стены и барабанные перепонки.

…Как же он не понял… как не проверил… Как допустил, что эта мерзавка смогла-таки его погубить?!

«Ола, Глазастик, – издевательски-насмешливо. Над самым ухом. – Ола…»

Она вовсе не хотела с ним поладить. Вынюхивала, узнавала, шпионила… Путала мозги. Быть может, его Па, Критик, посадил в Куб кого-то из её друзей.

Вот и отомстила.

Вихрь лепестков цвета артериальной крови… Миллион алых лепестков…

Значит, подменила планшет, когда он зазевался. Подкинула заражённый, названный, как его, файл. Сдала без всяких угрызений совести. Прямо с потрохами.

Вот тебе и ола.

– Ненавижу тебя, Розамунда!!!

Вопль, визг, плач…

И вдруг – что-то далёкое, призрачное. Едва заметное среди шипящих обвинений.

– Роза… мунда?.. – еле слышный зов, что донесло из-за стены.

Ниньо-451 задерживает дыхание: ему мерещится мужской, почти отцовский голос. Потом всхлипывает, испускает в темноту камеры дикий крик – это всё галлюцинации, галлюцинации, галлюцинации!..

Но после, в звенящей тишине, до слуха вновь добирается что-то.

– Эй!

В груди Ниньо-451 – хрипы, как от простуды. В мозгу туда-сюда бесконечное: «Эй, эй, эй…»

– Эй, новенький!

Ниньо-451 облизывает прокушенную губу. Во рту солоно от крови. Встаёт, опираясь о стену плечом. Задирает голову, ориентируясь на звук.

– Как тебя звать?

Новый вопрос. Другой узник.

Ниньо-451 называет себя. Вежливо представляется темноте.

Вряд ли можно разобрать, что он имеет в виду своим карканьем. Но сосед разбирает. Потому что из-за стены летит уже:

– А-а-а… Ола, мой мальчик. Мой бедный несчастный мальчик… Значит, они за детей взялись…

Невнятное, но эмоциональное ругательство.

И резкая тишина, от которой мгновенно холодеют пальцы.

– …Но ты что-то кричал про Розамунду. Или мне показалось?.. Нет, они не могли… Они, что – забрали нашу Розамунду?!