Буря столетия

ПРЕПОДОБНЫЙ БОБ РИГГИНС. Этих добрых людей волнует не свет или тепло, Майкл, и ты это знаешь. (МАЙК, который шел на кухню, останавливается и поворачивается. Все приглушенные разговоры обрываются. РИГГИНС затронул больную точку, он говорит от лица всех, говорит то, что остальные сказать не могут, и МАЙК это знает.) Когда этот парень придет, Майкл, мы должны отдать то, что ему нужно. Я молился, и Бог…

МАЙК. Мы выслушаем его и решим… Хорошо?

Неодобрительный шепот.

ОРВ БУШЕР. Как ты можешь так говорить, когда твой ребенок…

МАЙК. Не в моих правилах подписывать незаполненные чеки.

ПРЕПОДОБНЫЙ БОБ РИГГИНС. Иной раз нужно быть упрямым, Майкл… но иногда следует отпустить вожжи ради большего блага, каким бы трудным это ни казалось. «Погибели предшествует гордость, и падению – надменность». Книга притчей.

МАЙК. «Итак, отдавайте кесарево кесарю, а Божие Богу». Евангелие от Матфея.

ПРЕПОДОБНЫЙ БОБ РИГГИНС злится: МАЙК посмел состязаться с ним в знании Библии. Хочет и дальше последовать за ними, возможно, продолжить спор, но МАЙК качает головой.

МАЙК. Пожалуйста, останьтесь здесь. У нас все под контролем.

ПРЕПОДОБНЫЙ БОБ РИГГИНС. Я знаю, ты в это веришь… но некоторые из нас считают иначе.

ОРВ БУШЕР. Напомнить тебе, что у нас все еще демократия, Майкл Андерсон? С бурей или без!

Одобрительный шепот.

МАЙК. Уверен, если моя память даст сбой, ты ее освежишь, Орв. Пошли, Хэтч.

69. ИНТЕРЬЕР: ДВЕРНОЙ ПРОЕМ В КУХНЮ, МАЙК И ХЭТЧ. ВЕЧЕР.

Уже входят на кухню, но останавливаются, в ужасе и изумлении.

ЛИГОНЕ (закадровый голос). Заходите! Заходите!

70. ИНТЕРЬЕР: КУХНЯ. ВЕЧЕР.

Свечи горят на столе и на столешнице. Мы видим щеголеватого ЛИГОНЕ, он упирается тростью в пол перед собой, руки (желтые перчатки вновь исчезли) сложены на волчьей голове. Мы также видим ДЖОАННУ СТЭНХОУП. Она парит в воздухе у дальней стены, голова почти касается потолка, ноги болтаются в воздухе. Руки разведены, кисти находятся на уровне бедер. Вроде бы и не распята, но определенный намек имеется. Пальцы каждой руки сжимают зажженную свечу. Расплавленный воск стекает на кожу. Глаза ДЖОАННЫ широко раскрыты. Она не может шевельнуться, но в сознании… и в ужасе.

Напротив, на пороге, замерли МАЙК и ХЭТЧ.

ЛИГОНЕ. Заходите, парни. Быстро и тихо… если только не хотите, чтобы эта сука сожгла себе лицо. (Он приподнимает трость. Одновременно ДЖОАННА подносит свечу к голове.) Все эти волосы! Или посмотрим, как они горят?

МАЙК. Нет.

Он заходит на кухню. ХЭТЧ следует за ним, бросив взгляд в коридор. Там БОБ РИГГИНС разговаривает с островитянами. Что именно он говорит, не слышно, но, судя по выражению лиц, многие с ним соглашаются.

ЛИГОНЕ. Проблемы с местным шаманом? Что ж, возможно, их решение ты захочешь отложить на потом, констебль… при условии, разумеется, что это потом наступит. У Бобби Риггинса две племянницы живут в Кэстине. Одиннадцати и девяти лет, милые такие блондиночки. Он их очень любит. Возможно, даже слишком. Они прячутся, когда видят, что его автомобиль сворачивает на подъездную дорожку. Собственно…

МАЙК. Опусти ее на пол. Джоанна, ты в порядке?

Она не отвечает, но ее глаза в ужасе закатываются. ЛИГОНЕ хмурится.

ЛИГОНЕ. Если не хочешь, чтобы голова миссис Стэнхоуп вспыхнула, как самая большая в мире свечка на торте, я настоятельно советую тебе молчать, пока не разрешат говорить. Хэтч, закрой дверь. (ХЭТЧ закрывает. ЛИГОНЕ наблюдает за ним, потом сосредотачивается на МАЙКЕ.) Тебе не хочется этого знать?

МАЙК. Твою версию – точно нет.

ЛИГОНЕ. Что ж, это плохо. Просто ужасно. Может, ты мне не веришь?

МАЙК. Я тебе верю. Дело в том, что ты знаешь все плохое и ничего хорошего.

ЛИГОНЕ. Это так трогательно, что я сейчас расплачусь. Но по большому счету, констебль Андерсон, хорошее – это иллюзия. Сказочки, которые люди рассказывают себе, чтобы идти по жизни без лишних воплей.

МАЙК. Я в это не верю.