Буридан

Существовало лишь одно возможное предположение: человек, который прислуживал ему во время его пребывания в Дижоне, каким-то образом сумел предстать перед королем, и теперь тот знал о дижонской драме всё! Знал, что он, Валуа, некогда был любовником Маргариты Бургундской!

Карл де Валуа уже готов был выбросить белый флаг. В какой-то миг ему даже пришла в голову безумная мысль во всем признаться. Но его быстро успокоило поведение Людовика.

Король играл с любимой собачкой, и если лицо его и было строгим, то в вопрошающем взгляде не было ничего такого, что могло бы свидетельствовать о том, что ему известно о мыслях, терзающих его верного Валуа.

И, действительно, имей Людовик хотя бы подозрения подобного рода, объяснение было бы быстрым, как молния, то есть, если бы король и объяснился, то, вероятнее всего, при помощи кинжала, который уже торчал бы в груди Валуа.

Видя, что король за кинжалом даже не тянется, видя, что в зале нет ни офицера, ни стражников, которые могли бы его арестовать, Валуа вновь обрел свойственный ему апломб.

— Я не совсем понимаю, — промолвил он. — Король говорит о Ланселоте Бигорне?

— Разумеется! Я говорю о моем шуте.

— Вашем шуте! — воскликнул изумленный Валуа. — Так Ланселот Бигорн стал вашим шутом?

— Ах да, ты же не знаешь. Что ж — да: я принял достойного Ланселота к своему двору. Отныне он — мой шут.

Валуа обвел комнату испуганным взглядом и почувствовал, как волосы на голове встают дыбом при мысли о том, что Ланселот в любую секунду может появиться и обвинить его. В этот момент король добавил:

— Шельмец исчез, что меня, признаюсь, крайне огорчает, так как я не встречал никого, кто бы забавлял меня так, как умеет это делать он.

И действительно, при одном лишь воспоминании о гримасах своего шута король разразился таким громким смехом, что задрожали оконные стекла.

— Так значит, — продолжал Валуа, — шутом или нет, но Ланселот Бигорн явился в Лувр и исчез?

— Да, — отвечал король, — и он говорил мне о самых разных серьезных вещах, так как этот шут не всегда смеется; я это заметил еще в Нельской башне. Помимо всего прочего, он рассказал мне о Филиппе д’Онэ… и о тебе.

— И что же такого он вам сказал, сир?

Король помрачнел. Он провел рукой по лицу и прошептал:

— Если б я знал, что за женщина меня предает! Бигорн, — добавил он вслух, — заверил меня, что ты крайне заинтересован в том, чтобы Филипп д’Онэ молчал. Что ты на это скажешь?

— Я скажу, — отвечал Валуа, — что меня удивляет сам факт того, что такой великий король, как вы, мог хоть на секунду поверить словам подобного негодяя. Я скажу, сир, что этот Ланселот Бигорн когда-то был моим слугой, и мне пришлось его выгнать. То, что он пытается отомстить, — совершенно естественно, так как его бесстыдство безгранично. Что до Филиппа д’Онэ, сир, то он заговорит, клянусь вам, или, если и не заговорит, то возьмется за перо, но, так или иначе, я вырву из него имя, которое вы ищете.

— И когда же? — живо вопросил король.

— Завтра или, быть может, даже сегодня вечером. Но, сир, позвольте мне удивиться тому, что ваши мысли заняты такими незначительными проблемами, тогда как интересы вашего правления серьезно скомпрометированы, а вашей жизни, сир, угрожает опасность!

Валуа провел хорошо известный маневр, который заключается в том, чтобы из обвиненного превратиться в обвинителя; имея дело с таким недалеким человеком, как Людовик Сварливый, он имел все основания рассчитывать на успех.

Действительно, король порывисто вскричал:

— Мои интересы скомпрометированы! Моей жизни угрожает опасность!.. Но кого мне следует опасаться?

— Того, — продолжал Валуа, одной фразой вернувший себе все потерянное доверие, — того, на чей счет я вас уже предупреждал.

— Мариньи! — глухо воскликнул Людовик.

— Именно! Разве мы не решили, что его следует арестовать? Разве не приготовили все для этого ареста, который спас бы вас и спас государство? С непостижимой дерзостью Мариньи устроил для вас последнюю ловушку.

— Ловушку! Для меня! — проревел король, побагровев от ярости.

— Да, сир, для вас! Или вы думаете, явившись в Лувр по вашему настоянию, он не понял, что его песенка спета и что все эти собравшиеся в большой галерее шевалье и жандармы явились туда, чтобы присутствовать при крахе всемогущего министра! Тогда, сир, он сказал вам, что сделает все для того, чтобы разрушить Двор чудес и привести вам, связанными по рукам и ногам, тех мерзавцев, которые посмели вас оскорбить, и их командира Буридана, и вы ему поверили! Мы все ему поверили! Тогда вы отложили арест до лучших времен. Тогда вы доверили вашему смертельному врагу верховное командование войсками, которые должны были окружить Двор чудес. И что случилось, сир? Вы и сами знаете!..

— Как! Так ты полагаешь, что мои лучшие шевалье и две тысячи моих лучников попали в плен к этим бродягам потому, что Мариньи.

Король остановился с дрожащими от гнева губами, и Валуа закончил:

— Потому, сир, что Мариньи завел их туда! Разве вы не видели его идущим во главе армии?

— Так оно и было, так оно и было! — пробормотал удрученный король. — О, негодяй!