Буридан

— Это ты, что ли, женщина?.. Да ты настоящая фурия, вышедшая из преисподней! Да, так и есть!

— Берегись преисподней, о которой говоришь, тебе предстоит вечно гореть в этом самом аду!

— Гм!.. Это мы еще посмотрим. А пока же, моя милая Жийона, скажи-ка, как именно ты желаешь перейти в мир иной?

— Я не хочу умирать!.. Нет, не хочу!

— Если хочешь, я могу тебя поджарить. Здесь великолепный очаг. Нет?.. Ты права, это процесс слишком долгий, а времени у меня — в обрез.

— Симон, если ты меня убьешь, за меня отомстят!

— Ну да? И кто же?

— Те люди, что меня дожидаются. Если я не выйду до полуночи, они сами за мной сюда явятся.

— Да ты, я вижу, обо всем позаботилась!.. Но хватит, еще нет и одиннадцати, так что когда они придут, эти твои люди, я буду уже далеко. А почему бы мне не заколоть тебя вот этим самым кинжалом?.. Сама же говоришь, время поджимает. Нет?.. Ах! До чего же ты несговорчивая. Ну, раз уж все обстоит именно так, и чтобы поскорее со всем этим покончить, я тебя вздерну, да, так будет проще всего.

— Вздернешь?.. Здесь!.. — пролепетала Жийона, вероятно, надеясь на некое чудо.

— Да, здесь.

— Но ты не можешь вздернуть меня здесь. У тебя для этого ничего нет! — вскричала бедняжка, а сама подумала: «Если он хочет меня повесить, как и сказал, то будет вынужден вывести в сад, и тогда, завопив что есть мочи, быть может, я докричусь до моих молодцов, и буду спасена».

Но Маленгр, словно прочитав ее мысли, сказал, рассмеявшись:

— Нет-нет, для этого нам вовсе не понадобится выходить в сад. Никто тебя не услышит и не придет тебе на помощь, так как все произойдет в этой самой комнате.

— О, дьявол! — пробормотала несчастная. — Он знает все, о чем я думаю.

Маленгр, по-прежнему — с кинжалом в руке, подошел, что-то напевая, к занавеске, что была натянута перед одним из оконных проемов, и отдернул ее в сторону.

— Можешь сама убедиться, Жийона, что я — человек предусмотрительный. Видишь эту прекрасную, совершенно новую веревку — она предназначена для тебя. Хе-хех! Она стоила мне три су, эта веревка. А эту скользящую петлю видишь? Палач уверял, что лучше — и не бывает. А вон тот шкив, что я собственноручно закрепил на потолке, как думаешь, он выдержит?.. И вот этот крюк, вот здесь, рядом с окном, чтобы закрепить веревку, на конце которой ты будешь болтаться. О! Как видишь, я обо всем позаботился и на расходы не скупился.

— Пощади, Симон, пощади!

Вместо ответа Симон принялся напевать еще громче, направившись за табуретом, который он поставил под веревкой, сказав самому себе:

— Сяду-ка здесь, чтобы лучше видеть, как она будет гримасничать, раскачиваясь в петле.

— Пощади! — вновь прокричала Жийона, падая на колени.

Уколов ее острием кинжала и указав пальцем на веревку, Симон сказал:

— Шагай!

Жийона ойкнула, но даже не пошевелилась.

— Шагай! — повторил Маленгр, всаживая лезвие поглубже в горло.

Тогда несчастная Жийона резко распрямилась и, растрепанная, растерянная, наполовину обезумевшая, попятилась к веревке, подбадриваемая кинжалом, который колол ее всякий раз, когда она пыталась остановиться.

Маленгр теперь уже во всю глотку распевал свою похоронную песню, в которой речь шла как раз о виселице, палаче и хорошо смазанной веревке. Наконец Жийона уперлась в табурет.

— Залезай! — приказал властный голос Маленгра.

Симон задернул позади себя занавеску, словно опасаясь, что чей-нибудь бестактный взор сможет насладиться этим ужасными зрелищем, коим он сейчас упивался.

Эта пришедшая ему в голову мысль была крайне опрометчивой, так как, не задерни Маленгр занавеску, он бы увидел, как один из огромных сундуков, что стояли в комнате, бесшумно открылся, из него проворно вылезла некая тень, закрыла крышку, подскочила к столу, схватила шкатулку, в два прыжка оказалась у другого окна, опять же бесшумно его открыла и перемахнула через подоконник.

Но Маленгр был слишком занят за занавеской, чтобы видеть все то, что мы показали читателю.

Столкнувшись с вполне объяснимой нерешительностью Жийоны, он повторил, слегка надавив лезвием кинжала на ее шею, свой приказ:

— Залезай!

И несчастная действительно поднялась на табурет и, инстинктивно воздев глаза к небу, быть может, в последней мольбе, увидела скользящую петлю, что вяло болталась над ее головой. Жииона издала ужасный стон и живо опустила голову, чтобы избежать роковой петли.

Маленгр спокойно, распевая что есть мочи, накинул петлю ей на шею, тогда как Жийона даже не попыталась тому воспротивиться. Симон взял конец свисавшей с крюка веревки, намотал себе на руку и присел на второй табурет, установленный прямо напротив жертвы.

— А теперь поговорим как добрые друзья. Надеюсь, ты помнишь, моя милая Жийона. Эй! Да что это с тобой?.. К чему так дрыгать ногами? Ишь, чего удумала, потаскушка чертова.

Резкий толчок оборвал уже готовое сорваться с его губ ругательство, и он упал навзничь, вцепившись крючковатыми пальцами в веревку, которую так и не выпустил.

Случилось же вот что: