Буржуазия и царизм в первой русской революции

Как мы видели, кадеты на выборах изображали собой монархистов «поневоле». Но в своей записке они раболепно превозносили монархию как «воплощение идеи единства и величия империи, правды и блага на своей земле» ¹⁶⁸. Вопреки кадетской программе с её требованием парламентской монархии они признали принцип политической ответственности правительства перед царём, ни словом не обмолвились об автономии Польши и т. д.

18 апреля записка была представлена Треповым Николаю II. Преувеличивая влияние Трепова на царя, кадеты уже считали проект Совета министров похороненным. «Речь» объясняла отставку Витте «полным крахом внесённого им «Основного закона»… Ирония судьбы хотела, чтобы человек, связавший своё имя с манифестом 17 октября, пал жертвой покушения свести обещания манифеста к нулю» ¹⁶⁹.

Тем большей неожиданностью для кадетов было опубликование накануне открытия Государственной думы, 24 апреля 1906 г., новых Основных законов. Из них было устранено определение царской власти как власти «неограниченной». Ряд статей придавал Основным законам внешне вид конституционного акта. Так, например, ст. 7 устанавливала, что император осуществляет законодательную власть в единении с Государственным советом и Думой. Законопроекты, не принятые законодательными установлениями, признавались отклонёнными. Согласно ст. 87, меры, принятые правительством во время «парламентских каникул» вследствие «чрезвычайных обстоятельств», теряли свою силу без последующего одобрения их законодательными палатами и не могли вносить изменения ни в Основные законы, ни в учреждения Государственного совета и Думы, ни в положения о выборах в эти учреждения.

Но, исключив определение власти императора как неограниченной, составители новых Основных законов последующими статьями почти в полном объёме её восстановили. Стеснение бюджетных прав Думы, изъятие из её компетенции наиболее важных отраслей государственного хозяйства и политики и сохранение за царём титула «самодержец» делали ограничение царского самовластья достаточно фиктивным. Прерогативой царя оставались: почин пересмотра Основных законов, высшее государственное управление, руководство внешней политикой, объявление войны и заключение мира, верховное командование армией и флотом, военное законодательство, объявление местности на военном или в исключительном положении, право чеканки монеты, назначение и увольнение министров, помилование осуждённых и общая амнистия. Особенно коварной на практике оказалась ст. 87 Основных законов о «чрезвычайном законодательстве». Задуманная как исключение, она стала «бытовым явлением».

Опубликование Основных законов совпало с последним заседанием III съезда партии народной свободы, который не мог закрыться, не отозвавшись на это ошеломившее кадетов событие. Кадетские лидеры не щадили красок, чтобы заклеймить «новый вызов» правительства русскому народу. «Вся Россия успокоилась в уверенности, что мысль об этом безумном покушении на права народа отброшена, — говорил Милюков, — как тати в тиши ночной, устранивши всяких специалистов по государственному праву, эти люди составили заговор против народа»¹⁷⁰. Группа делегатов (Пав. Долгоруков, Корнилов, Муханов и др.) внесла резолюцию, в которой говорилось: «Изданы Основные законы, и право их пересмотра отнято у народа. Правящей бюрократии возвращена вся полнота принадлежавшей ей власти. Государственную думу — средоточие всех надежд исстрадавшейся страны — пытаются низвести на роль прислужницы бюрократического правительства. Партия народной свободы и её представители в Государственной думе, собранные на III делегатском съезде, объявляют, что они видят в этом шаге правительства открытое и резкое нарушение прав народа, торжественно признанных за ним в манифесте 17 октября, и что никакие преграды, создаваемые правительством, не удержат народных избранников от исполнения задач, которые возложил на них народ» ¹⁷¹.

Эта расплывчатая декларация, в которой не было и намёка на какие-либо активные формы протеста, вызвала возражения. Послышались голоса: «Слабо, это не выражает всего значения совершённого!»¹⁷² Но президиуму удалось утихомирить аудиторию, и резолюция была принята единогласно ¹⁷³.