Буржуазия и царизм в первой русской революции

Декларация Совета министров, оглашённая Столыпиным в Думе 6 марта, начиналась с лицемерных заверений, что руководящая мысль правительства — «создать те материальные нормы, в которые должны воплотиться новые правоотношения, вытекающие из всех реформ последнего времени. Преобразованное по воле монарха отечество наше должно превратиться в государство правовое…» ¹²⁹. В этих видах правительство внесло на рассмотрение Государственной думы и Совета законопроекты о неприкосновенности личности и свободе вероисповедания, об упразднении земских начальников и волостного суда, о восстановлении избираемых населением мировых судей, о бессословной самоуправляющейся волости, о расширении компетенции земских органов самоуправления и т. д.

Заигрывая с более зажиточной частью крестьянства, Столыпин всячески рекламировал чрезвычайные аграрные законы, которые были проведены в порядке ст. 87 Основных законов, особенно указ 9 ноября 1906 г., уничтожающий «закрепощение личности, несовместимое с понятием о свободе человека и человеческого труда» ¹³⁰.

В области рабочего законодательства правительство обещало предоставить промышленникам и рабочим необходимую свободу действий через посредство профессиональных организаций и путём ненаказуемости экономических стачек. В декларации возвещалось также о государственном страховании рабочих в случаях болезни, увечий, инвалидности и старости, о воспрещении малолетним, подросткам и женщинам ночных и подземных работ, о понижении продолжительности труда взрослых, установленной законом 2 июня 1897 г., об установлении общедоступности, а впоследствии и обязательности начального образования.

В заключение Столыпин выразил уверенность, что «лишь обдуманное и твёрдое проведение в жизнь высшими законодательными учреждениями новых начал государственного строя поведёт к успокоению и возрождению великой нашей родины. Правительство готово в этом направлении приложить величайшие усилия: его труд, добрая воля, накопленный опыт предоставляются в распоряжение Государственной думы…»¹³¹.

«Либеральная» декларация Столыпина означала вступление царского правительства на путь бонапартизма, т. е. лавирования и заигрывания с различными классами. В то же время она должна была успокоить иностранных кредиторов России, опасавшихся, что торжество крайней реакции может привести к обострению революционного кризиса в России. Не случайно рупор парижской биржи газета «Temps» призывала Столыпина и кадетов найти общий язык на почве обоюдных уступок, с тем чтобы направить Россию на путь «внутреннего мира и методических реформ» ¹³².

Кадеты с удовлетворением встретили декларацию Столыпина. Указывая, что вообще перечень министерских законопроектов «явно заимствован у партии народной свободы», они давали понять, что «законопроекты, разработанные на тех основаниях, которые указаны министерской декларацией, можно было бы принять как возможную основу для думской законодательной работы» ¹³³.

В отличие от перводумского периода кадеты теперь не выдвигают своих рецептов, с помощью которых они могли бы добиться успокоения. Тогда кадеты без конца вариировали мысль о том, что только думское министерство может вывести страну из «рокового импасса». Теперь если по инерции они и говорят о применении своих приёмов борьбы с революцией, то очень неуверенно. «Разговор может быть лишь о том, — писал Милюков, — может ли увеличить существующую государственную опасность применение кадетских приёмов борьбы с противогосударственными тенденциями и нет ли шансов на то, что опасность эта, напротив, уменьшится» ¹³⁴.

После речи социал-демократического оратора И. Г. Церетели кн. Павел Долгоруков сделал заявление, что думская фракция кадетской партии находит более целесообразным обсудить политику правительства при рассмотрении отдельных законопроектов, намеченных министерской декларацией, а поэтому фракция в настоящее время предлагает ограничиться принятием следующей формулы: «Выслушав заявление председателя Совета министров о вносимых законопроектах, Государственная дума переходит к очередным делам»¹³⁵. Эта бесподобная формула, не выражающая доверия, но не выражающая и недоверия, была поддержана народническими фракциями и принята подавляющим большинством голосов.

Характерно, что, выступая вторично перед закрытием прений, Столыпин провёл резкую грань между кадетами и социал-демократией. Он заявил, что заранее допускает для себя возможность считаться с мнениями либеральной оппозиции, хотя бы они и были противоположны взглядам правительства. Столыпин пригласил даже эту часть Думы к «разоблачениям» незакономерных деяний администрации, могущей и ошибаться, и увлекаться, и злоупотреблять властью. Иначе правительство должно относиться к «нападкам» социал-демократической фракции, которые Столыпин изобразил в виде жеста экспроприаторов: «Руки вверх». На это Столыпин вызывающе ответил: «Не запугаете»¹³⁶. После этих слов правые устроили Столыпину овацию. Многим кадетам, по воспоминанию Маклакова, «только партийная дисциплина помешала тогда аплодировать» ¹³⁷.