Буржуазия и царизм в первой русской революции

При этом правые кадеты предлагали не ограничиваться выдачей уличённых комиссией, а выступить в Думе с декларацией, в которой без всякой утайки сказать, что партия народной свободы не потворствовала революции и считает «путь действий с.-д. вредным». Но Милюков заявил, что такая декларация не соответствовала бы средней линии всей партии. «То, что мы получили, мы получили неконституционным путём». Поэтому он «не хотел бы, чтобы то, что называется конституционным кретинизмом, было запечатлено в каком-нибудь документе» ²⁴⁴.

На баллотировку был поставлен вопрос, стоять ли на политической или на юридической точке зрения, т. е. никого не выдавать или выдать виновных? Большинством всех против 8 было постановлено выдать тех, фактическое участие которых в заговоре было бы установлено. Вопрос же о том, нужна ли декларация в Думе, излагающая взгляды партии на современный момент, был решён отрицательно.

На заседании Государственной думы 2 июня, когда стало ясно, что она доживает последние часы, а правительство готовит государственный переворот, представители левых фракций один за другим вносили предложения прекратить прения о местном суде и демонстративно отвергнуть бюджет и аграрные законы по ст. 87.

Правительству было выгодно, писал Ленин, чтобы Дума «разошлась молча, покорно проделывая конституционную комедию, не открывая глаз народу на неизбежность государственного переворота» ²⁴⁵. Предложение левого сектора означало попытку не допустить молчаливого разгона Думы, использовать её до конца как революционную трибуну. Но кадеты, ссылаясь на думский наказ, воспротивились принятию этого предложения как «решительно антиконституционного». От имени фракции кадетской партии кн. Долгоруков заявил, что «мы будем до последней минуты, невзирая ни на что, спокойно, в сознании своего долга и ответственности работать над тем, для чего сюда посланы — для созидательной законодательной работы» ²⁴⁶. Предложение о прекращении прений о местном суде голосами кадетов и правых было отклонено. Как впоследствии с удовлетворением вспоминал Головин, «Дума стойко выдержала натиск левых и до последней минуты осталась в строгих рамках закона». И это при обстоятельствах, когда, по свидетельству того же Головина, «во всей этой грязной истории был действительно заговор, но не заговор 55 членов Думы против государства, как то утверждается в манифесте, а заговор Столыпина и К⁰ против народного представительства и основных государственных законов» ²⁴⁷.

Тем временем в комиссии был обнаружен подлог, учинённый судебным следователем. Вместо обещанных правительством политических резолюций, принятых солдатами с участием членов Думы социал-демократов, членам комиссии был предъявлен листок почтовой бумаги с написанными на нём тремя тезисами без заголовка, без подписей, без всяких указаний, кем, когда и для чего эти тезисы были написаны ²⁴⁸. Но кадеты не решились открыто признать факт полицейской провокации[72] и избрали тактику затягивания работы комиссии под предлогом, что «нельзя жертвовать ни крупицей достоинства доклада ради скорейшего окончания» ²⁴⁹. На заседании Думы председатель комиссии Кизеветтер доложил, что она работ своих к вечернему заседанию не закончит, и просил отложить заслушивание доклада комиссии до понедельника 4 июня. Разумеется, Столыпин не мог допустить ни одного дня отсрочки, так как вынесение доклада комиссии на думскую трибуну грозило разоблачением грубой фальшивки о «военном заговоре».

Много лет спустя уже в эмиграции Маклаков рассказал о свидании, которое он вместе со Струве, Булгаковым и Челноковым имел со Столыпиным в ночь с 2 на 3 июня 1907 г. Струве сделал последнюю попытку к соглашению: «Что же случилось, что Столыпин свою политику так резко меняет… и как раз тогда, когда деятельность Думы улучшается». Столыпин возразил, что «есть вопрос, в котором мы с вами всё равно согласиться не можем. Это аграрный вопрос. На нём конфликт неизбежен. А тогда к чему тянуть». При этом он сослался на то, что аграрная комиссия Думы приняла принцип принудительного отчуждения и приняла кадетскими голосами. Кадетские «парламентёры» стали доказывать, что после принятия Думой 26 мая их формулы опасность огульного отвержения земельных законов, проведённых по ст. 87, миновала и что есть надежда, что Дума «образумится» и одобрит эти законы. Если это так, сказал Столыпин, «почему же вы не хотите исполнить наше требование и устранить из Думы социал-демократов. Ведь они ей мешают не меньше, чем мне. Освободите Думу от них, и вы увидите, как хорошо мы будем с вами работать». На это Маклаков ответил, что он стоит на крайнем правом фланге кадетской партии, но будет голосовать против требования правительства, ибо оно морально и политически невозможно: «Страна бы нас оттолкнула». «Тогда ничего не поделаешь, — закончил разговор Столыпин, — но это вы распускаете Думу». Из этих слов кадеты заключили, что Столыпин был уже связан и только стремился переложить на других ответственность за государственный переворот ²⁵⁰.