Буржуазия и царизм в первой русской революции

Несмотря на бьющее в глаза двуличие царя и неопределённость обещанных им уступок, либералы — от шиповцев до освобожденцев — увидели в рескрипте 18 февраля «поворотный пункт» в истории России. Пытаясь посеять в народе конституционные иллюзии и тем ослабить нарастающий подъём революции, «Право» — легальный орган «Союза освобождения» — 20 февраля сравнивало рескрипт Булыгину с «дверью, за которой рисуются перспективы светлого будущего». «Право» уверяло, что «бюрократический режим отвергнут волеизъявлением монарха и возврата ему быть не может… власть желает опереться на народ, править в согласии с его волей..»²⁹

Земские собрания и городские думы, биржевые комитеты и съезды промышленников обращались к «обожаемому монарху» с верноподданническими адресами, в которых выражали чувства безграничной благодарности за проявленное им «великодушное доверие к своему народу». Рекорд холопства побила, пожалуй, Московская городская дума, которая в своём адресе писала, что «грядущий день русской истории» несёт царю «великую славу, больше того — бессмертие». «Призыв свободно избранных представителей народа к участию в осуществлении законодательной власти, — говорилось далее в адресе, — установит в стране прочный правопорядок, царской же власти сообщит новую силу в лучезарном ореоле народной любви»³⁰.

Биржа ответила на опубликование рескрипта Булыгину повышением курса ценных бумаг.

Однако царское правительство не спешило с осуществлением возвещённой с «высоты престола» реформы государственного строя.

Многочисленные ходатайства земских собраний, городских дум, биржевых обществ и тому подобных учреждений цензовой «общественности» о привлечении их представителей в совещание под председательством Булыгина оставались не только без удовлетворения, но даже без ответа. Чтобы положить раз и навсегда конец домогательствам либеральной буржуазии о привлечении её к участию в разработке проекта государственного преобразования, правительство объявило, что возвещённого рескриптом 18 февраля Особого совещания не будет вовсе[5], а проект, подготовленный в министерстве внутренних дел, для сокращения времени будет прямо представлен в Совет министров, а затем подвергнут окончательному рассмотрению в совещании под председательством царя³¹.

В правящих кругах самым влиятельным лицом сделался Д. Ф. Трепов, который был принципиальным противником политики уступок. Ещё 16 февраля в докладной записке царю он писал: «Я глубоко убеждён, что ни сегодня, ни в ближайшем будущем никакими обещаниями не удастся достигнуть успокоения умов: так называемый третий элемент никакими уступками не удовлетворишь»³². От рескрипта 18 февраля Трепов, по свидетельству хорошо осведомлённого гр. Ф. Д. Толстого, «пришёл в ужас»³³ и всеми силами пытался свести его на нет.

8 марта Трепов подал царю записку, в которой высказался против образования особого представительного учреждения. В записке говорилось: «Так как сохранение незыблемости основных законов поставлено непременным условием предпринятого преобразования, то рассмотрение законов должно и впредь быть сохранено за Государственным советом, в состав которого должны быть привлечены и выборные люди» по одному от губернии (области) и по два от столиц. В основу избирательной системы Трепов предлагал положить сословное начало: от каждого уезда должно избираться два выборщика от дворян, два — от крестьян и один — от прочих сословий. Сравнительно широкое представительство от крестьян в треповском проекте было обусловлено тем, что реакционные круги ещё верили тогда в преданность крестьян самодержавию и пытались играть в цезаризм.

Как уже упоминалось, опубликованный по инициативе Трепова указ сенату 18 февраля о праве петиций был рассчитан в конечном счёте на укрепление в крестьянстве веры в царя как печальника о народных нуждах. Но указом воспользовались также всевозможные организации либеральной буржуазии и интеллигенции для заявления политических требований. Это не входило в планы царского правительства. Министр внутренних дел разослал губернаторам 12 апреля циркуляр с предписанием иметь наблюдение, чтобы обсуждение в общественных учреждениях предположений по усовершенствованию государственного устройства ни в чём не противоречило «началу незыблемости основных законов империи»³⁵.

Явное нежелание царского правительства пойти навстречу либеральной буржуазии в обстановке подъёма революции усилило оппозиционные настроения в её среде.

Во всех выступлениях буржуазной «общественности» повторялся один и тот же мотив: надвигаются «ужасы революции», правительство, утратившее доверие у своего народа, бессильно, только немедленное осуществление политических реформ, и прежде всего созыв народного представительства, может предотвратить разлив революции.