Буржуазное достоинство: Почему экономика не может объяснить современный мир

В современных инновациях также нет ничего необычно "жадного". Великий французский антрополог Марсель Мосс в 1925 г. высказал ставшее к тому времени общепринятым, но ошибочное мнение, что "именно наши западные общества недавно сделали человека экономическим животным. . . . Homo oeconomicus не позади нас, а впереди. . . . В течение очень долгого времени человек был чем-то другим. . . К счастью, мы все еще несколько удалены от этого постоянного, ледяного, утилитарного расчета". Мосс ошибался, полагая, что современные люди особенно расчетливы, хотя верно, что они более уважительно относятся к расчету, иногда до глупости. Он ошибался, полагая, что существует некая передовая форма потребления, которая является ледяным утилитарным расчетом, поскольку любое потребление полезно, потому что люди считают его полезным, будь то выпечка или Бах, а не в силу некой холодной сущности (об этом мы узнали впоследствии от таких антропологов, как Мэри Дуглас). Но больше всего он ошибался, полагая, что ранние люди были менее экономичны, менее ориентированы на благоразумие - добродетель, которую, если она не сопровождается другими добродетелями, мы называем пороком "жадности", - и что, напротив, современный, якобы утилитарный, потребитель особенно жаден. За столетие до Мосса утилитаризм в аналогичных выражениях атаковали Кольридж и Карлайл, Эмерсон и Диккенс, а за ними Шиллер и немецкие романтики. Они согласились с самовосхвалением самих утилитаристов, утверждавших, что благоразумие, которым они так восхищались, - это новая добродетель, которая должна быть противопоставлена иррациональности готической эпохи. Однако на самом деле новым в XIX веке была теория благоразумия, новое восхищение благоразумием, а не его практика.

Макс Вебер в 1905 г., когда немецко-романтическое представление о том, что средневековое общество было более милым, менее жадным и более эгалитарным, чем эпоха инноваций, только начинает рушиться перед лицом исторических исследований, гремел против такой идеи, что жадность "ни в малейшей степени не тождественна капитализму, а тем более его духу". "От этой наивной идеи капитализма необходимо отказаться раз и навсегда". В своей посмертной "Всеобщей экономической истории" (1923 г.) он писал: "Представление о том, что наш рационалистический и капиталистический век характеризуется более сильным экономическим интересом, чем другие периоды, является ребячеством"2 Пресловутая жажда золота, "импульс к приобретению, стремление к выгоде, к деньгам, к возможно большему количеству денег, сам по себе не имеет ничего общего с инновациями. Этот порыв [жадности] существует и существовал у официантов, врачей, кучеров, художников, проституток, нечестных чиновников, солдат, дворян, крестоносцев, азартных игроков и нищих. Можно сказать, что она была присуща всем видам и состояниям людей во все времена и во всех странах Земли, везде, где есть или была объективная возможность ее существования".

Маркс, характеризуя в 1867 г. капитализм как "исключительно беспокойное стремление к наживе", говорил, цитируя буржуазного экономиста Дж.Р. Мак-Каллоха в "Принципах политической экономии" (издание 1830 г.): "Эта неугасимая страсть к наживе, auri sacra fames ["к золоту - позорный голод"], всегда будет вести за собой капиталистов". Но, ответил Вебер, она ведет и всех остальных. Auri sacra fames - это из "Энеиды" (19 г. до н.э.), книга, строка 57, а не из "Департамента экономики" или "Эпохи рекламы". Люди потакают греху жадности, благоразумия в погоне за едой, деньгами, славой или властью, с тех пор как Ева увидела, что дерево желанно, и взяла от него плод. Советский коммунизм в значительной степени поощрял грех жадности, о чем свидетельствуют люди, пережившие его. Средневековые крестьяне накапливали не менее "жадно", чем американские корпоративные руководители, хотя и в меньших масштабах. Хьюм в 1742 г. заявлял: "Носильщик не менее жаден до денег, которые он тратит на бекон и бренди, чем придворный, покупающий шампанское и ортоланов [маленькие певчие птички, считающиеся деликатесом]. Богатство ценно во все времена и для всех людей".