Буржуазное достоинство: Почему экономика не может объяснить современный мир

Многим читателям великолепных исторических глав 25-31 "Капитала" будет трудно в это поверить. Красноречие Маркса убеждает их в том, что человек, писавший в 1867 г., в самом начале профессионализации истории, тем не менее, верно уловил ее суть. Еще один из его великих риффов, глава 15 "Машины и современная промышленность" (150 страниц в издании английского перевода Modern Library), трубит о том, что он является свидетелем эпохи инноваций. История, которую, как считал Маркс, он воспринимал, соответствовала его ошибочной логике, согласно которой капитализм - опираясь на антикоммерческую тему, столь же древнюю, как и коммерция, - есть то же самое, что и жадность. Жадность - это двигатель, который приводит в действие его последовательность. Она гласит: Деньги, начинающиеся в результате первоначального жадного воровства или бережливости как сумма М, вкладываются в Капитал (товары, используемые для производства), который по своей сути является эксплуататорским (и тем самым усиливает первоначальное воровство или бережливость), порождая прибавочную стоимость, жадно, хотя и структурно, присваиваемую капиталистом для получения новой, большей суммы денег, МР. "Мы видели, как деньги превращаются в капитал; как через капитал [создается] прибавочная стоимость, а из прибавочной стоимости - еще больший капитал". И далее снова, и снова, и снова, в неточном английском переводе немецкого языка Маркса - "бесконечно".

Классическая и марксистская идея о том, что капитал порождает капитал, "бесконечно", трудноизлечима. Так, Иммануил Валлерстайн в 1983 г. говорил о "бесконечном накоплении капитала, уровне расточительства, который может начать граничить с неустранимым". Недавно эта идея немного ожила среди экономистов в виде новой теории роста, которая придает математическую форму. И марксистские, и буржуазные экономисты упускают из виду вступление на запах провианта, который переносит прибавочную стоимость от капиталиста, которому она достается в первую очередь, к рабочему классу - потребителю подешевевшего хлеба и роз. Этого нет в их моделях, поэтому они полагают, что этого нет в мире.

Кстати, слово "бесконечный"/"нескончаемый", прозвучавшее в темные века в сельской и монашеской экономической теории и до сих пор присутствующее во всех наших представлениях о "капитализме", возникло за двадцать два века до Маркса в греческом аристократическом презрении к коммерции. Людей бизнеса (объявленных аристократом Платоном и поклоняющимся аристократам Аристотелем) мо-тивирует апейрос (безграничная) жадность. Так считает Аристотель в "Политике". Неограниченность" у Аристотеля заключается в том, чтобы покупать дешево и продавать дорого, что, как предполагается, не дает убывающей отдачи, как, например, в сельском хозяйстве. В XIII веке св. Фома Аквинский, ссылаясь на Аристотеля с чуть меньшим, чем обычно, энтузиазмом по отношению к философу, приводит обычную жалобу на розничную торговлю, которая зависит от "жадности к наживе, не знающей предела и стремящейся к безденежью". Как отмечает политолог Джон Дан-форд, "убеждение, что в [ar-bitrage] есть что-то предосудительное, сохраняется уже более двух тысяч лет. ... . . Непреходящим наследием... стало... мнение о том, что... коммерция или приобретение богатства не просто низки, они противоестественны, извращают природу и недостойны порядочного человека". При всей гениальности Маркса - тот, кто не считает его величайшим социологом XIX века, читал недостаточно Маркса, ослеплен идеологией или ужасающим влиянием марксистских трудов на политику XX века, - он неправильно понимал историю. Какова бы ни была ценность его теорий как способа постановки исторических вопросов, на Маркса нельзя положиться ни в одном важном историческом факте: ни в движении английских рабочих, ни в судьбе фабричных рабочих, ни в результатах машинного производства, ни в ложном сознании рабочего класса. Например, великий историк-марксист Эрик Хобсбаум, гордый член Коммунистической партии Великобритании вплоть до ее роспуска в 1991 году, признает, что историческая наука Маркса и Энгельса была по многим пунктам "тонкой". Ни один серьезный историк-марксист, пишущий на английском языке, такой как Хобсбаум, Кристофер Хилл или Э.П. Томпсон, не опирался в поисках исторических фактов на Маркса.