Буржуазное достоинство: Почему экономика не может объяснить современный мир

Многие ученые впитали с молоком матери убеждение, что современная жизнь необычайно предана наживе, а бережливость - это нечто недавнее, грязное, жадное и буржуазное, хотя и прискорбно процветающее - не потому, что буржуазия получила новые идеи для торговли и производства, а из-за эксплуатации в М ® С ® М′. "Неограниченная (apeiros) надежда на выгоду на рынке, - пишет достойный восхищения политический теоретик Джоан Тронто, - научила бы людей неработоспособной предпосылке для морального поведения, поскольку сама природа морали, по-видимому, диктует, что желания должны быть ограничены необходимостью сосуществования с другими людьми". Торговля на рынке, в отличие от сидения в кресле G7 в читальном зале Британского музея в 1850-1860-е годы, где сочинялись пламенные фразы против рынка, научит любого, что желания должны быть ограничены необходимостью сосуществования с другими. Обучение в рыночно-инновационном обществе дефициту, заботе о других и либеральным ценностям - это этическая школа. Как сказал в 1985 г. историк Томас Хаскелл, "вопреки романтическому фольклору, рынок - это не гоббсовская война всех против всех. Многим закрыты двери. Для успеха обычно требуются не только драчливость и проницательность, но и сдержанность", то есть добродетель воздержания.

Даже такой известный историк, как антрополог Алан Макфарлейн, верит аристотелевским/марксистским/веберианским преданиям: "Этика бесконечного [вот опять: apeiros] накопления, - пишет он, - как цель, а не средство, является главной особенностью капитализма". Если бы это было так, то скупец был бы сугубо современной фигурой, а не притчей во всех литературах мира. Около 1665 г. поэт Абрахам Коули (роялистская версия Мильтона) писал об ава-рисе, что "нет порока, который был бы так измазан хорошими предложениями, и особенно поэтами, которые... сдвинули, как мы говорим, все камни, чтобы побить его", и приводил пример из собственного сочинения: Что может удовлетворить вас? Кто может сказать? Вы так боитесь потерять то, что приобрели, как будто вам это очень нравится, Вы стремитесь к большему, как будто вам это не нравится.

 

Он переводит Горация и цитирует строку, которую приписывает Овидию: Desunt luxuriae multa avaritiae omnia ("Роскоши не хватает многого, [но] скупости - всего"; сравните с формулировкой Франклина: "Богатых слишком много, достаточно ни одного"). Однако, как отмечает Коули, в литературе, проповеди или законодательстве от Месопотамии до современности можно встретить сходные настроения в отношении скупого скряги, который, как предполагается в современных теориях, внезапно возник около 1750 г. из кальвинистских корней в виде остроумного маленького человека, этого сухого, морального, утилитарного маленького демократа. В Китае поэт Тан Бо Цзюй-и (772-846 гг. н.э.) жалуется на монополиста соляного налога (китайское государство продавало и перепродавало буржуазии право покупать и продавать соль): "У жены торговца солью / есть шелка и золото в изобилии, / но она не работает в земледелии [в конфуцианстве единственный достойный источник прибыли для неэлиты], / ... Ее сверкающие запястья стали пухлыми, / Ее серебряные браслеты тугими". Или Лю Цзун-юань (773-819 гг. н.э.) в своей притче сравнивает скупца с жуком-вредителем: "Те, кто в наше время жаждет завладеть вещами, не отступают, когда им попадаются вещи, которыми они могут обогатить свое хозяйство [подобно жуку, который несет на спине любую полезную вещь, которая ему попадается, вдвое больше своего веса]. Они не понимают, что это их обременяет, и боятся только, что не накопят достаточно". Накапливать, накапливать.

"В этом состоит разница между характером скупца, - писал Адам Смит в 1759 г., - и характером [бережливого] человека, отличающегося точной экономией и усидчивостью. Первый беспокоится о мелочах ради них самих, другой же обращает на них внимание только в силу той схемы жизни, которую он для себя наметил". С таким же успехом можно было бы описать Бена Франклина до того, как он стал богатым, или друга Смита, мистера Уильяма Крауфорда, купца из Глазго, которого он описал в 1758 г.: "Кто к этой точной бережливости, откровенной честности и простоте манер, столь подходящих к его профессии, присоединил любовь к учебе, ... ...открытость рук и щедрость сердца... откровенный и проницательный, осмотрительный и искренний". Накопление, аккумуляция, набивание запястий или ухватывание всего подряд, как жук-самец, - это не "схема жизни" в том смысле баланса добродетелей, который имел в виду Смит.