Буржуазное достоинство: Почему экономика не может объяснить современный мир

Так, Селлар и Йитман в своей шуточной истории Англии "1066 и все такое: A Memorable History of England (1931), описывают "промышленное открытие" как наиболее запоминающееся из открытий, сделанных около 1800 г., а именно, "открытие (сделанное всеми богатыми людьми Англии сразу), что женщины и дети могут работать на фабриках по 25 часов в день без того, чтобы многие из них умерли или чрезмерно деформировались". Большинство образованных людей считают такую историю примерно верной, и, например, Чарльза Диккенса считают точным репортером о результатах индустриализации. При всех своих литературных достоинствах Диккенс редко выезжал за пределы Лондона, мало что знал об индустриализации, а говорил о бедности традиционного лондонского типа, на которую он смотрел с позиции буржуазии. Его самая индустриальная книга "Тяжелые времена" (1854) при всем ее очаровании грубо искажает представления о рабочих, профсоюзных деятелях, предпринимателях и даже циркачах. Утверждение, что иммеризация неизбежна, что она является богоугодным святотатством, предвещающим Второе пришествие, религиозное или социалистическое, не имеет под собой никакой эмпирической базы. Оно вытекает из "Мал-туса" 1798 г., подтверждено "Коммунистическим манифестом" 1848 г., а еще глубже - из христианского смущения богатством. Великий экономист и марксист Джоан Робинсон отметила противоречие между 1 и 3 томами "Капитала": "Попытки фундаменталистов марксизма верить в растущее несчастье рабочих и падающий уровень процветания одновременно вызвали большую путаницу". Так оно и есть.

Жертвенное обращение с рабочими не было способом достижения того накопления, которое все же произошло. Рабочие в промышленных районах Британии, конечно, были ужасно бедны. Но в еще большей степени бедными были и доиндустриальные лондонские бедняки Диккенса. И так же жил каждый простой человек в мире в те времена, которые предшествовали великой эпохе буржуазии, изобретений и инноваций. Все наши предки жили на эти жалкие 3 доллара в день, и потребовалось много десятилетий после начала индустриализации, чтобы пар, сталь и фондовые биржи оказали значительное влияние на среднюю заработную плату. Правда, дети работали на хлопчатобумажных фабриках и свинцовых рудниках:

Мой отец был шахтером и жил в городе. Тяжелая работа и бедность всегда не давали ему покоя.

Он хотел, чтобы я ходил в школу, но он не мог платить, и я пошел на грабли для стирки за четыре пенса в день.

Однако дети работали всегда, и индустриализация конца XIX века скорее уменьшила, чем увеличила их число, когда они собирали уголь или перематывали лопнувшую пряжу. Сами дети считали, что работа на фабрике лучше, чем работа на ферме. На первых порах в промышленных районах Англии, Шотландии или Бельгии заработная плата немного выросла, несмотря на общий рост населения и тяжесть наполеоновской борьбы. Шахтеры и рабочие хлопчатобумажных фабрик и даже свинцовые шахтеры жили заметно лучше своих деревенских сородичей, что отчасти и стало причиной того, что они впервые покинули фермы Ирландии и горные районы Шотландии. Одним словом, как отмечали многие после того, как Фридрих Хайек, Макс Хартвелл и Томас Эштон в 1950-х годах впервые выступили против фабианской социалистической версии британской истории, инновации не были рождены в грехе экспроприации.

 

Глава 19.

 

Хобсбаум и другие историки-материалисты, долгое время сетовавшие на господство капитала, не признают в должной мере, что 1840-1940 гг. стали эпохой все большего человеческого капитала. (При этом учителя доктрины господства физического капитала обычно работают в расширяющейся промышленности, ставшей возможной в эпоху инноваций, - той самой, которая поставляет человеческий капитал). Результатом прихода человеческого капитала стала обратная экспроприация: рабочие стали капиталистами. Эпоха физического капитала подходит к концу, на смену ей приходит эпоха человеческого капитала. Капитал умер, да здравствует капитал. К настоящему времени в богатых странах отдача от человеческого капитала составляет гораздо большую долю национального дохода, чем отдача от земли и особенно от машин, способ накопления которых так волновал первое поколение историков экономики - Маркса, Арнольда Тойнби (дядю историка всеобщей истории) и их последователей.