Бусидо 5.0. Бизнес-коммуникации в Японии

Айсацу используют в письменной формальной речи. Для представителей традиционных школ, таких как чай, икэбана, каллиграфия, их функция нередко сливается с функцией поэтических обращений. В этом случае учитываются все особенности, связанные с контекстом написания письма (в первую очередь с сезонностью). В формальной деловой речи письменные айсацу часто представляют собой вступительный абзац из двух-трех фраз, без которого прямой переход к сути письма в глазах японцев считается грубым. Однако на более тесной стадии общения и в период интенсивной деловой переписки количество айсацу разумно снижается, хотя они и не исчезают вовсе.

Задача гармонизации общения присутствует также в айдзути, мини-репликах, употребляемых в диалоге или полилоге. Об айдзути В. М. Алпатов говорит, что это «явление, известное не только в японском языке, но имеющее в нем особое распространение» (Алпатов 2008:129).

Айдзути – это регулярные речевые сигналы, оповещающие, что собеседник весь во внимании и полностью втянут в процесс коммуникации со своим визави. Они могут быть самыми элементарными, такими как: Хай! («Да»), Со: со: («Да-да»), Со: дэска («Ах, вот как»), Соно то: ри дэс («Именно так»), Наруходо («Действительно») и прочие этикетные «поддакивания». Как объяснил респондент:

Русский, если ему что-то неинтересно или надоело – у него сразу на лице это видно. Японец может в душе думать: «Давай уже скорее убирайся домой!» – но в беседе он этого не покажет и будет до конца сидеть с заинтересованным видом и поддакивать: «Да-да! Вот как! Надо же!» Мы считаем правильным так себя вести…

(Японец, 60 лет, частный предприниматель

)

Имея в виду, что японцы, с одной стороны, неохотно выражают частное мнение, а с другой – в обычных ситуациях не отличаются многоречивостью, функция айдзути может служить поощрением к высказыванию. Получая такие сигналы поддержки, собеседник чувствует себя вправе развивать высказывание. Напротив, самое короткое айдзути в форме сомнения может сыграть роль в быстром сворачивании разговора.

Одним из непривычных и для европейца не обоснованных необходимостью действий является, например, избыточная телесная активность японцев во время телефонного разговора. Так, они обычно подкрепляют свои айдзути соответствующими телесными действиями (активными кивками) или кланяются в тех же смысловых частях диалога, где они кланялись бы при личном разговоре. В этом находит свое проявление подсознательная коммуникационная ритуализованность. Такое же проявление ритуализованности сознания можно найти в некоторых профессиях независимо от национального признака: например, профессиональные военные автоматически оказывают знаки уважения старшим по званию даже при заочной коммуникации (встают во время телефонного разговора и т. п.).

Главное отличие айсацу и айдзути от подобных феноменов европейской коммуникации – их системность как специфическая характеристика. На системный характер указывает следующее:

1. Наличие стойких, неизменяемых по форме языковых выражений.

2. Контекстуальная предопределенность (диктующая выбор тех или иных «сезонных» слов и фраз).

3. Долгая история употребления, которую можно проследить (например, по литературным источникам) не менее чем до эпохи Эдо[18].

«Ритуальные» форматы японской культуры

Европеец и японец приходят к осуществлению «коммуникации» через принципиально различную культурную цепочку. В случае человека, принадлежащего к европейской культуре, обусловленность религиозного, социального и культурного развития выстраивает такую связь:

КОММУНИКАЦИЯ = сознание – слово – трансмиссия.

В случае японца цепочка выглядит, вероятно, следующим образом:

КОММУНИКАЦИЯ = тело – чувство – ритуал.

Ведущие отечественные японоведы неоднократно отмечали базовую значимость телесного начала в японской культуре. Недавняя работа А. Н. Мещерякова – книга «Стать японцем: топография и приключения тела». Как сказал об этом сам Мещеряков (в беседе с А. Чанцевым), «эта тематика недооценена историками и культурологами. А между тем все начинается с тела, которое, как я теперь вижу, является мощным историческим фактором» (Чанцев 2010:97).