Кюре, прежде чем уйти, робко обратился к Пекюше с указанием, что находит неприличным это подобие гробницы посреди овощей. Гюрель, прощаясь, отвесил обществу очень низкий поклон. Г-н Мареско исчез после десерта.
Г-жа Борден снова распространилась насчет корнишонов, обещала сообщить другой рецепт, для пьяных слив, и прогулялась еще три раза по большой аллее, но, проходя мимо липы, зацепилась за нее подолом платья, и друзья услышали, как она пробормотала:
— Боже мой! Какое нелепое дерево!
До полуночи оба амфитриона делились в беседке своим негодованием.
Конечно, обед не совсем удался, однако гости нажрались, как свиньи, стало быть, не так уж он был плох. Что касается сада, то подобная злостная критика объясняется самою черною завистью; и разгорячившись, оба они говорили:
— Вот как? Воды не хватает в бассейне? Погодите, заплавают в нем еще и лебеди и рыбы!
— Они едва ли даже заметили пагоду.
— Утверждать, что наши руины неопрятны, может только дурак.
— А гробница неприлична! Почему неприлична? Разве человек не имеет права воздвигнуть ее на своей земле? Я даже хочу, чтобы меня там похоронили!
— Не говори таких вещей! — сказал Пекюше.
Затем они стали перебирать гостей:
— Врач, по-моему, изрядный кривляка.
— Заметил ты, как хихикал Мареско перед портретом?
— Что за мужлан этот мэр! Когда обедаешь в чужом доме, черт возьми, то надо с уважением относиться к его достопримечательностям.
— А г-жа Борден? — спросил Бувар.
— Ну, это интриганка, не говори мне о ней.
Пресыщенные светом, они решили ни с кем больше не встречаться, жить исключительно дома, только для себя.
И они по целым дням сидели в погребе, очищая бутылки от винного камня, наново покрыли лаком всю мебель, расписали восковыми красками стены; каждый вечер, глядя на горевшие дрова, они обсуждали вопрос о наилучшей системе отопления.
В целях бережливости они попробовали сами коптить окорока, обдавать белье кипятком при стирке. Жермена, которой они мешали, пожимала плечами. Когда пришло время варить варенье, она рассердилась, и они устроились в пекарне. Раньше она служила прачечной, и в ней находился прикрытый вениками большой, кирпичом обмурованный чан, который вполне соответствовал их планам, ибо у них возник честолюбивый замысел изготовлять консервы.
Наполнив четырнадцать банок зеленым горошком и томатами, они залепили пробки негашеной известью и сыром, привязали к краям холщовые ленточки и погрузили банки в кипяток. Он испарялся; они подлили холодной воды. От разницы в температуре банки лопнули. Уцелели только три.
Тогда они раздобыли старые коробки из-под сардин, положили в них куски телятины и опустили в водяную ванну. Коробки вышли оттуда круглые, как шары; охлаждение их сплющило. Продолжая опыты, они поместили в другие банки яйца, цикорий, омара, рыбное кушанье, суп. И гордились тем, что, подобно г-ну Апперу, «сделали неподвижными времена года»; такие открытия, по словам Пекюше, выше подвигов завоевателей.
Они усовершенствовали способы г-жи Борден, прибавив к уксусу перец, и пьяные сливы у них получились гораздо лучшего качества. Посредством вытяжки приготовили малиновую настойку на водке. При помощи меда и дягиля вознамерились делать малагу и предприняли также производство шампанского. Из бутылок разбавленного суслом шабли пробки вылетели сами собою. Тогда они перестали сомневаться в успехе.
По мере того как область их исследований расширялась, они стали подозревать фальсификацию во всех питательных веществах.
Придирались к булочнику за цвет его хлеба. Нажили себе врага в лице бакалейщика, обвиняя его в подделке шоколада. Съездили в Фалез купить грудной ягоды и на глазах у аптекаря подвергли массу испытанию водой. Она приобрела вид свиной кожи, что указывало на присутствие желатина.
После этого триумфа их гордость возросла чрезвычайно. Они купили инвентарь у одного обанкротившегося винокура, и вскоре появились в доме сита, бочки, воронки, шумовки, весы, цедилки, не говоря уже о кадке с ядром и перегонном кубе, для которого потребовалась отражательная печь с колпаком.
Они изучили очистку сахара и различные способы его варки. Но им не терпелось привести в действие перегонный куб; и они принялись за тонкие ликеры, начав с анисовки. Жидкость почти всегда увлекала за собою вещества, или же они прилипали ко дну; а то, случалось, происходили ошибки в дозировке. Вокруг поблескивали большие медные лохани, колбы простирали свои длинные носы, котелки висели по стенам. Зачастую один сортировал на столе травы, а другой раскачивал пушечное ядро в подвешенной кадке; они размешивали, пробовали составы.
Бувар, всегда в поту, носил только рубашку и штаны, приподнятые до середины живота короткими подтяжками. Но, ветреный как птица, он забывал о диафрагме куба или разводил слишком сильный огонь.
Пекюше бормотал сквозь зубы вычисления, не шевелясь, в своей длинной блузе, напоминавшей детский передник с рукавами; и они считали себя людьми очень серьезными, занятыми полезным делом.