Бувар и Пекюше

Неделю спустя они решили слить оба эти лица в одно и перейти к следующим; перебрали: женщину, которая вносит несчастье в семью; женщину, мужа ее и любовника; женщину, которая остается добродетельной благодаря физическим недостаткам; честолюбца, дурного священника.

С этими туманными замыслами они старались связать материал, доставленный памятью, кое-что отбрасывали, прибавляли.

Пекюше высказывался за идею и чувство, Бувар — за образность и колорит, и они переставали понимать друг друга, причем каждый из них удивлялся ограниченности другого.

Быть может, наука, именуемая эстетикой, способна разрешить все несогласия. Один из приятелей Дюмушеля, профессор философии, прислал им список сочинений по этому предмету. Они работали отдельно и делились своими соображениями.

Прежде всего, что такое прекрасное?

Для Шеллинга это — выражение бесконечного в конечном; для Рида — таинственное качество; для Жуффруа — неразложимое явление; для де Местра — то, что приятно добродетели; для о. Андре — то, что соответствует разуму.

Существуют различные виды прекрасного: прекрасное в науках — геометрия прекрасна; прекрасное в нравственности, — нельзя отрицать, что смерть Сократа была прекрасна. Прекрасное в животном царстве: красота собаки заключается в ее нюхе. Свинья не может быть прекрасна ввиду ее гнусных привычек; змея — тоже, ибо она будит в нас представление о низости.

Цветы, мотыльки, птицы могут быть прекрасны. Наконец, первое условие прекрасного — это единство в разнообразии, таков принцип.

— Однако, — сказал Бувар, — два раскосых глаза разнообразнее двух прямых, а производят обыкновенно менее приятное впечатление.

Они приступили к проблеме возвышенного.

Некоторые предметы возвышенны сами по себе: рев потока, густой сумрак, вырванное бурей дерево. Характер прекрасен, когда торжествует, и возвышен, когда борется.

— Я понимаю, — сказал Бувар, — прекрасное — это прекрасное, а возвышенное — это весьма прекрасное. Как их отличить?

— Чутьем.

— А чутье откуда?

— От вкуса.

— Что такое вкус?

— Его определяют: особая способность распознавания, быстрота суждений, умение различать известные отношения.

— Словом, вкус — это вкус, но все названное не учит им обладать.

Нужно соблюдать меру, но мера изменчива; и как бы ни было совершенно произведение, оно никогда не будет безупречно. Существует, однако, красота незыблемая, законы ее нам неведомы, ибо ее происхождение таинственно.

Так как идею нельзя передать посредством любой формы, то необходимо разграничить искусства и в каждом искусстве различать несколько родов; но возникают сочетания, при которых один род должен переходить в другой, чтобы не отклониться от цели, не перестать быть правдивым.

Слишком точное соблюдение правды вредит красоте, а чрезмерная забота о красоте мешает правде; между тем без идеализации не существует правды; вот почему типы представляют собою реальность более устойчивую, чем портреты. Искусство, впрочем, преследует только правдоподобие, но правдоподобие — вещь относительная, преходящая и зависит от наблюдателя.

Так они терялись в рассуждениях. Бувар все больше утрачивал веру в эстетику.

— Если она не вздор, то ее правильность должна оправдаться на примерах. А между тем — послушай.

И он прочитал заметку, для которой ему пришлось произвести много изысканий:

«Бугур обвиняет Тацита в отсутствии той простоты, какой требует история.

Г-н профессор Дро порицает Шекспира за смешение серьезного и шутовского элементов. Низар, другой профессор, находит, что Андрэ Шенье, как поэт, стоит ниже XVII столетия. Англичанин Блер бранит Вергилия за сцену с гарпиями. Мармонтель стонет по поводу вольностей у Гомера. Ламот отнюдь не допускает, чтобы герои „Илиады“ были бессмертны. Вида возмущается сравнениями в „Одиссее“. Словом, все сочинители риторик, поэтик и эстетик представляются мне болванами».

— Ты преувеличиваешь! — сказал Пекюше.

Сомнения одолевали его, ибо если посредственные умы (по замечанию Лонгина) неспособны к ошибкам, то ошибаться свойственно мастерам, и тогда ошибками надо восхищаться! Это уж чересчур! Однако мастера остаются мастерами. Ему хотелось бы примирить доктрины с произведениями, критиков с поэтами, уловить сущность прекрасного, и эти вопросы так его терзали, что у него разболелась печень и сделалась желтуха.

Болезнь его была в самом остром периоде, когда кухарка г-жи Борден Марианна пришла к Бувару с просьбою назначить ее хозяйке свидание.