Бувар и Пекюше

— Иные дамы притворяются, будто падают в обморок, чтобы их отнесли на диван; другие роняют на землю носовой платок. Лучше всех те, что просто назначают тебе свидание.

И Бувар пустился в описания, воспламенившие воображение Пекюше, как непристойные гравюры.

— Первое правило — не верить тому, что они говорят. Я знавал таких, которые с виду были святыми, а на деле настоящими Мессалинами. Прежде всего нужно быть смелым!

Но смелость не является по заказу. Пекюше со дня на день откладывал решение, да и присутствие Жермены внушало ему робость.

В надежде, что она попросит расчета, он взваливал на нее больше работы, записывал, сколько раз она была пьяна, делал ей выговоры за неопрятность, за лень, и так ловко повел дело, что ее уволили.

Тогда Пекюше стал свободен!

С каким нетерпением ждал он ухода Бувара! Как стучало у него сердце, когда запиралась дверь!

Мели работала за столиком у окна, при свече. Время от времени она откусывала зубами нитку, а затем, прищурив глаз, вдевала ее в ушко иголки.

Для начала он пожелал узнать, какие мужчины ей нравятся; вроде ли, например, Бувара? Нимало: она предпочитала худых. Он решился спросить ее, были ли у нее дружки?

— Никогда!

Затем, подойдя поближе, он стал рассматривать ее тонкий нос, узкий рот, очертания лица. Отпустил несколько комплиментов и посоветовал ей быть осторожной.

Наклоняясь над нею, он видел под корсажем белые формы; от них исходило теплое, согревавшее ему щеку благоухание. Однажды вечером он коснулся губами волос на ее затылке, и при этом его пронизал трепет до мозга костей. В другой раз он поцеловал ее в подбородок, сдержав себя, чтобы не укусить ее кожу, так была она вкусна. Мели вернула ему поцелуй. Комната завертелась перед ним. Он ослеп.

Он подарил ей пару ботинок и часто угощал ее рюмкою анисовки… Оберегал ее от работы, вставал рано утром, колол дрова, разводил огонь, доходил в своем внимании до того, что чистил обувь Бувара.

Мели в обморок не упала, не уронила платка, и Пекюше не знал, на что решиться, а желание росло от боязни его утолить.

Бувар усердно ухаживал за г-жою Борден.

Она принимала его, немного не в меру затянутая в платье переливчатого цвета, скрипевшее, как лошадиная сбруя, и не переставала, важности ради, играть своею длинною золотою цепочкой.

Их разговоры вращались вокруг обитателей Шавиньоля или «покойного ее мужа», судебного пристава в Ливаро.

Затем она осведомилась о прошлом Бувара, обнаружив любопытство к «шалостям молодого человека», к его состоянию попутно и к тому, какие интересы связывали его с Пекюше.

Он восхищен был ее хозяйством, а когда обедал у нее — чистотою сервировки, превосходною кухней. Ряд замечательно вкусных блюд, прерываемых в равных промежутках старым помаром, приводил их к десерту, за которым они очень долго пили кофе, и г-жа Борден, раздувая ноздри, окунала в чашку свою толстую губу, слегка оттененную черным пушком.

Однажды она появилась декольтированная. Ее плечи обворожили Бувара. Сидя перед нею на низком стуле, он принялся проводить обеими ладонями вдоль ее рук. Вдова рассердилась. Он не возобновлял попыток, но стал рисовать себе округлые формы необычайной полноты и упругости.

Как-то вечером, недовольный стряпнею Мели, он испытал радость, войдя в гостиную г-жи Борден. Вот где надо бы жить!

Колпак лампы, прикрытый розовою бумагою, распространял спокойный свет. Г-жа Борден сидела у огня, и нога ее выступала из-под юбки. С первых же слов беседа оборвалась.

Между тем она смотрела на него, полусмежив ресницы, томно и неотступно.

Бувар уже не мог сдержаться. И, опустившись на колени, пробормотал:

— Я вас люблю! Поженимся!

У г-жи Борден участилось дыхание, затем она простодушным тоном сказала, что он шутит; право же, люди стали бы смеяться, это неразумно. Он ошеломил ее этим признанием.

Бувар возразил, что они ни в чьем согласии не нуждаются.

— Что вас останавливает? Не приданое ли? На белье у нас одинаковая метка Б! Мы соединим наши прописные буквы.

Этот довод ей понравился. Но дело крайней важности мешало ей принять решение до конца месяца. И у Бувара вырвался стон.

Она была так внимательна, что проводила его домой вместе с Марианной, несшей фонарь.

Оба приятеля скрывали друг от друга свои увлечения.

Пекюше рассчитывал утаить навсегда свою интригу со служанкой. Если бы Бувар оказал противодействие, он увез бы ее в другие края, хотя бы в Алжир, где жизнь недорога. Но редко строил он такие планы, будучи поглощен своей любовью, не думая о последствиях.

Бувар собирался превратить музей в супружескую спальню, а если бы этому воспротивился Пекюше, то поселиться в доме своей супруги.

Спустя несколько дней он был у нее под вечер в саду. Почки начинали распускаться, и между облаками расстилались большие синие пространства; она нагнулась, чтобы нарвать фиалок, и сказала, протягивая их:

— Поздравьте г-жу Бувар!

— Как! Неужели правда?

— Совершенная правда.

Он хотел схватить ее в объятия, она его оттолкнула.

— Что за человек!

Затем, приняв серьезный вид, предупредила его, что скоро попросит его об одной жертве.

— Я вам приношу ее!