Бувар и Пекюше

Они назначили заключение брачного контракта на следующий четверг.

Никто до последнего момента не должен был ничего знать!

— Согласен!

И он вышел, подняв глаза к небу, легкий, как олень.

Пекюше в утро того же дня дал себе слово умереть, если ему не удастся снискать благосклонность служанки, и он проводил ее в погреб, надеясь, что потемки придадут ему смелости.

Несколько раз она собиралась уйти, но он ее удерживал, пересчитывая с нею бутылки, выбирая планки или осматривая дно бочек, — это длилось долго.

Освещенная проникавшими сквозь отдушину лучами, она стояла перед ним, стройная, опустив веки, приподняв немного уголки рта.

— Любишь ты меня? — сказал вдруг Пекюше.

— Да! Я вас люблю.

— Ну, так докажи мне это!

И обхватив ее левой рукою, он начал правою расстегивать ее лиф.

— Вы мне сделаете больно?

— Нет! Ангелок мой! Не бойся!

— А если г-н Бувар…

— Я ему ничего не скажу! Будь спокойна!

Позади лежали вязанки хворосту. Она упала на них, запрокинув голову, груди ее выскользнули из рубашки; затем она закрыла лицо рукавом, и всякий другой понял бы, что она не так уж неопытна.

Вскоре Бувар вернулся к обеду.

Они ели молча, так как оба боялись выдать себя. Мели прислуживала им, невозмутимая, как всегда. Пекюше отводил глаза в сторону, чтобы не встретиться с нею взглядами, между тем как Бувар, осматривая стены, размышлял о ремонте.

Спустя неделю, в четверг, он вернулся домой вне себя.

— Проклятая баба!

— Кто это?

— Г-жа Борден.

И он рассказал, что в безумии своем чуть было не женился на ней, но все пошло прахом четверть часа тому назад у Мареско.

Она предъявила притязание в виде свадебного дара на Экальскую мызу, которою он распоряжаться не мог, потому что заплатил за нее, как и за ферму, отчасти чужими деньгами.

— Это верно! — сказал Пекюше.

— А я-то еще имел глупость обещать ей жертву по ее выбору! Эту она и хотела! Я заупрямился. Если бы она меня любила, то уступила бы мне!

Вдова, наоборот, договорилась до бранных слов, раскритиковала его наружность, его пузо.

— Мое пузо! Ты подумай только!

Пекюше в это время несколько раз выходил, шагал, раздвинув ноги.

— Ты нездоров? — спросил Бувар.

— Ох! Да! Я нездоров.

И, закрыв дверь, Пекюше, после долгих колебаний, признался, что только что обнаружил у себя секретную болезнь.

— Ты?

— Да, я.

— Ах ты бедняга! Кто ж тебя ею наградил?

Он еще больше покраснел и сказал еще тише:

— Это могла быть только Мели.

Бувар остолбенел от этих слов.

Первым делом они уволили эту молодую особу.

Она с невинным видом запротестовала.

Болезнь Пекюше была, однако, серьезна; но стыдясь своего позора, он не решался показаться врачу.

Бувару пришло в голову обратиться к Барберу.

Они сообщили ему подробности недуга, чтобы тот показал письмо доктору для лечения путем переписки. Барберу отнесся к поручению с усердием, уверенный, что дело касается Бувара, и назвал его старым развратником, не преминув его, впрочем, поздравить.

— В моем возрасте! — говорил Пекюше. — Разве это не ужасно? Но за что она меня так подвела?

— Ты ей нравился.

— Она должна была меня предупредить.

— Разве любовь рассуждает?

А Бувар жаловался на г-жу Борден.

Ему часто случалось видеть, как она останавливалась в обществе Мареско перед Экальской мызой и беседовала с Жерменой. Столько махинаций из-за клочка земли!

— Она жадная! Этим все объясняется!

Так они размышляли о своих обманутых надеждах в маленьком зале перед камином, — Пекюше, глотая лекарства, Бувар, покуривая трубку, — и рассуждали о женщинах.

— Странная потребность, — и потребность ли это? Они толкают на преступления, на подвиги и на скотство. Ад в юбке, рай в поцелуе, воркованье горлицы, змеиные извивы, кошачьи когти, коварство моря, непостоянство луны.

Они повторяли все те общие места, которые вошли в обиход благодаря женщинам.

Влечение к ним нанесло их дружбе урон. Они почувствовали раскаянье.

— Покончено с женщинами, не правда ли? Будем жить без них!

И, растроганные, они обнялись.

Нужно было противодействие, и Бувар, после выздоровления Пекюше, решил, что им полезно будет водолечение.

Жермена, вернувшаяся к ним после ухода Мели, каждое утро вкатывала в коридор ванну.

И оба они, голые, как дикари, плескали друг в друга водою из больших ведер, затем бежали в свои комнаты. Их видели сквозь плетень, и некоторые лица негодовали.

VIII

Удовлетворенные таким режимом, они пожелали гимнастикой улучшить свое физическое состояние.

Взяв руководство Амороса, они просмотрели атлас.

Все эти юноши, которые приседают, лежат на спине, стоят, сгибают ноги, раздвигают руки, показывают кулак, поднимают гири, сидят верхом на перекладине, карабкаются по лестницам, кувыркаются на трапециях, — все это проявление силы и ловкости возбудило в них зависть.

Однако их опечалило великолепие гимнастического института, описанного в предисловии, потому что никогда они не смогли бы устроить у себя вестибюль для экипажей, ипподром для скачек, бассейн для плавания, или «гору славы», искусственный холм высотою в тридцать два метра.