Быков о Пелевине. Путь вниз. Лекция первая

«Empire V», для того чтобы вызвать читательский интерес, пришлось даже выложить в сеть за неделю до официального выхода книги. А с «Бэтман Аполло» маркетинговый ход был основан на том, что главная пелевинская сатира, как было объявлено, направлена против Болотной площади. Конечно, она не была направлена против Болотной. Ведь Болотную-то Пелевин сквозь свои новые черные очки, в которых он всегда теперь фотографировался, не разглядел. Пелевин вообще всегда прятал лицо. Есть известная фотография, где он закрывает лицо руками. Но еще более известна фотография, где он в черных очках. Лучше бы он закрывал лицо руками. Потому что закрыть лицо руками – это жест отчаяния, иногда восхищения, а вот надеть черные очки – это видеть мир в том свете, в котором он видит его теперь.

Дело в том, что мир, который показался ему исчерпанным, мир, из которого исчезла сложность, из которого исчезло добро, – этот мир на самом деле живет какой-то своей жизнью, он продолжает существовать. Это как если бы рельсы – вот этот образ, который у меня был в «Остромове», грех себя цитировать, но тем не менее, – рельсы уперлись в глину. Дальше они не идут. Рациональный мир кончился. Но в этой глине есть своя жизнь. И надо попытаться понять неорганическую жизнь или органическую, наоборот. Органическую жизнь этой глины. Жизнь путаную, сложную, примитивную, в некоторых отношениях вообще сельскую. Но она продолжается, она есть. Пелевин же ее не увидел.

Я прекрасно понимаю, что с точки зрения хорошего вкуса и высокого ума все протесты на Болотной – это что-то предельно дурновкусное. Выходят «кряклы», как называются они в последнем пелевинском романе, выходят какие-то персонажи из «Жан-Жака» и начинают кричать: «Fuck the system!», в то время как система сама факает их довольно наглядно. В общем, это бунт матрицы против матрицы. Но в этом-то и заключается главная пелевинская ошибка, что он продолжает видеть матрицу там, где началась подлинность. Вернее, начинает видеть матрицу там, где давно уже задница, если уж употреблять некоторое созвучие.

Это не виртуальный мир. Все пошло по-серьезному, по-страшному. Ужас в том, что в этой простоте есть подлинность, о которой предупредил когда-то другой великий человек из поколения 1962 года – Илья Кормильцев. Он сказал, что подлинность, новая подлинность придет через архаику. Да, простота, да, самодержавие, православие, народность. Да, разрушение всех сложных структур. Но через это пришла серьезность. Люди, которые выходили на площадь, выходили туда вследствие серьезных чувств и выходили бороться с серьезными вызовами.

Для Пелевина все они остались персонажами компьютерной игры. Для него продолжается эта компьютерная игра. И в этом самое страшное. Это мир вампиров, мир демагогии. Но вампирская демагогии о том, что жизнь человека есть цепочка страданий, никому сегодня не интересна. Как, по большому счету, никому сегодня не интересно зло. Зло стало так распространено, его стало так много, что им интересоваться неинтересно. Эстетизировать его бессмысленно.

Наоборот, пришло время какой-то попытки, пусть в очень простой, в очень еще насекомой жизни увидеть зародыши настоящей борьбы, настоящего добра, потому что человек, выходящий на площадь, выходящий туда пусть под действием самых дурацких стимулов, все-таки совершает внутри себя серьезный шаг. А в это Пелевин уже поверить не способен.

Несколько обнадеживающих моментов появились неожиданно только в последней его книге. Самым глубоким провалом мне показался «S.N.U.F.F.», мне приходилось заталкивать в себя этот текст, как заталкивают несоленый рис. Но в новом романе появилась девочка Надя, которая называется там еще и Спера, Надежда. Надя, странным образом очень напоминающая мою же Надю из «Остромова», – ну, слава богу, здесь нет никаких пересечений, и я уверен, что мы с ним пришли к этому независимо. «Я говорил, что Надя стала чем-то вроде ангела. Или стража. Она, как и я, следила за порядком. И среди многочисленных сфер бытия, за которые она отвечала, я различил одну очень близкую к нашему миру по внешнему виду.

Сходство не было случайным – это оказалась своего рода колония оживленных окаменелостей из человеческого прошлого. Целая библиотека форм, воплотившихся в новой среде и как бы ставших из «материи» одушевленным мультфильмом про материю».

Чем вообще занимается Надя? Надя вот в этой «Контре.ру» растит цветы. И под этими цветами она рассаживает пластмассовых животных, пластмассовые игрушки. Но Надя гибнет, кстати, вместе со всей «Контрой», что чрезвычайно важно.

«Ее мир был устроен не так, как наш. В нем сосуществовало много разных пространств, и законы космоса были совсем другими. Путешествовать по нему не составляло труда. Это счастливое измерение походило не на Остров Обезьян, а на ту землю, откуда к нему приплыл потерпевший крушение корабль. Но туда из нашего мира все еще ходили редкие поезда судьбы – и одним из них была сама Надя».