А Россия при Алексее Михайловиче достигла высочайшего подъема. В 1630–1640 гг. в нашей стране бурно шла промышленная революция. По разным городам строились металлургические заводы, полотняные, кожевенные предприятия, оружейные, красильные мастерские, начиналась разработка новых месторождений полезных ископаемых. Ширилась торговля, обогащая казну. Причем Россия стала поставлять на экспорт не только меха, воск и льняные холсты, но и пушки – до 800 орудий в год продавалось в европейские страны «повольной ценой». Все это позволяло формировать, вооружать и содержать сильные армии.
Поляков подводил их традиционный гонор, они пребывали под гипнозом собственной пропаганды. Задирали носы, вспоминая, как они побеждали русских, как заняли Москву, – забывая, чем это закончилось. От России не ожидали чего-то серьезного. Пусть только попробует! А между тем царь сосредоточивал три армии. У Великих Лук – северную, 15 тыс. ратников боярина Шереметева. В Вязьме – основную, 41 тыс. воинов Якова Черкасского, в Брянске – южную, 20–30 тыс. воинов Алексея Трубецкого. Кроме того, к Хмельницкому направили 4-тысячный полк Бутурлина, а 7 тыс. конницы оставили в Белгороде прикрывать «крымскую украину». Северная и центральная группировки должны были наступать по сходящимся направлениям, а южная вместе с украинскими казаками – нанести глубокий удар по польским тылам.
Правда, неприятель опередил. Ян Казимир с 20 тыс. немцев и шляхты разметал казачьи отряды и прорвался к Белой Церкви. Встревоженный Хмельницкий обратился к ближайшему из воевод, Трубецкому, призывал срочно вести к нему русские полки. Писал и к царю, Алексей Михайлович согласился, велел южной армии «итить к Богдану Хмельницкому и промышлять вместе». Но Трубецкой был опытным полководцем, а при дворе он занимал первое, самое почетное место. Он мог себе позволить не следовать буквально царским указаниям. Воевода правильно оценил, что силы врага не так уж велики, малороссы сами с ними справятся. Ломать планы он не стал. Отправил на подмогу лишь 4 тыс. бойцов и пушки, которых не хватало у казаков. А больше и не понадобилось, Хмельницкий с Бутурлиным остановили и попятили поляков.
Даже на войну с Россией Речь Посполитая раскачивалась не скоро. Только в мае собрался сейм, призвал посполитое рушенье, определил военачальников. Коронным гетманом поставил сына умершего главнокомандующего, Станислава Потоцкого, польным гетманом – Лянцкоронского. Великим гетманом литовским остался Радзивилл, польным гетманом – Гонсевский. Но дворяне по привычке разгильдяйничали, Радзивилл писал королю: «И то наказанье и заслепление Божье, что шляхта не единые охоты к сбиранью и деянию отпору неприятелю не чинят».
А русские выжидали только до тех пор, пока подсохнут весенние дороги. 18 мая Алексей Михайлович провел смотр войскам. На поле у Девичьего монастыря выстроились «сотенные головы с сотнями, и рейтарские, и гусарские, и солдатские полковники и начальные люди с полками, и головы стрелецкие с приказами». Колонны зашагали по Москве. Сотнями проходили через Кремль, из дворцового окна их благословлял и кропил святой водой патриарх Никон. Царь лично возглавил поход. Но пока он с отборными ратями двигался к границе, три армии уже ринулись вперед.
На правом фланге Шереметев с ходу взял Невель. Литовское ополчение решило дать бой у Полоцка, его раскидали одной атакой, и город капитулировал. На левом фланге Трубецкому сдался Рославль. А Хмельницкий разбил и выгнал польские отряды, оставшиеся на Украине. Подмоги он больше не просил, наоборот, отправил на помощь царю Нежинский, Черниговский, Стародубский полки и запорожцев – 20 тыс. казаков под началом наказного атамана Ивана Золотаренко.
В центре армия Черкасского овладела Дорогобужем и Белой. 28 июня государевы авангарды показались у Смоленска. Твердыня была сильнейшей. Гарнизон составлял 2 тыс. немецких солдат, 5,5 тыс. шляхты с десятком тысяч гайдуков – военных слуг. Кроме того, вооружили 6 тыс. горожан. Для защиты неприступных стен и башен этого было более чем достаточно. Но горожане воевать не желали. Многие перебегали к царским воинам. Литовский воевода Обухович и комендант Корф ставили по башням немцев и надежных гайдуков с пушками, а горожан размещали так, чтобы держать их под прицелом.